Книга Иоши
Шрифт:
Закончив с крышкой, гроб начали аккуратно опускать в заранее выкопанную яму. Люди вокруг меня бросали горсти земли. Я опустил руку вниз и нащупал влажный от моих слез комок земли. Рука не слушалась, вся тряслась и с трудом удерживала землю. Рассыпав часть обратно себе под ноги, я закинул остатки в яму. Когда закончили с ритуалом, приступили к закапыванию гроба. Это был конец.
Я не мог больше стоять около могилы, поэтому поскорее выбрался подальше от остальных. Мне было неловко оттого, что проявил слабость, эмоции при посторонних. Оставаться на поминках я не собирался. Без предупреждения тихонько ушел от процессии и потащился домой.
Я слепо брел по Нижнему Родищенску
Даже в жаркий день я чувствовал холод, все тело тянуло к земле, а руки не поднимались, из-за чего просто висели плетьми вдоль туловища, болтаясь туда-сюда. Я никому был не нужен. У меня просто-напросто не осталось семьи. Сестра все же для меня была чужим человеком. Мне хотелось кричать на всю улицу, чтобы каждый знал, как мне больно, но останавливала только мысль, что никому из них до меня нет дела. Все мы в этом мире одиноки, все друг для друга чужие люди. Многим из нас даже невозможно найти какой-либо поддержки в нашем безликом существовании.
Я остановился напротив дома Кулака. Мы с ним знакомы с самого детства и держались всегда друг за друга. До сих пор помню, как моя мать после переезда в Нижний Родищенск насильно заставляла меня с кем-нибудь подружиться. Счастливчиком оказался Кулак. До сих пор неясно, удачный это был союз или нет, но все мое взросление проходило с ним, он был рядом с моими взлетами и падениями. Он, наверное, единственный, кто еще мог понять меня, хотя с нашей последней встречи прошло уже достаточно времени, да и меня не было в его жизни в сложные минуты, поэтому сомневался в желании увидеться с ним.
Я подошел к металлической ограде с облупившейся краской и проржавевшими швами и издалека заглянул в окна дома. Он действительно был заброшен, внутри не было следов жизни.
– Андрюха! – крикнул я, где-то в глубине себя надеялся, что он еще жил там, но меня встретила только тишина. – Кулак!
Тишина. Из-за чего-то меня пробило на смех, сопровождающийся слезами. Лицо нервно дергалось, принося лишнюю боль. Улыбка улетучилась, как только зашел домой. На какие бы новые свершения ни собрался, я лишился своего главного советчика. Вся дальнейшая жизнь представлялась как блуждание в темноте. Без света и цели.
И этот чертов дом – я не имел понятия, что с ним делать. Оставаться в Родищенске не хотел, потому что не видел в таком захолустье своего будущего. И оставлять дом в заброшенном состоянии тоже не хотел, яркий тому пример дом Кулака. Такой судьбы для родительского дома не пожелал бы. Последний вариант пристроить дом кому-нибудь достойному, тому, кто захочет в нем провести свои последние деньки и передать дом более справедливым детям. Замысел в том, чтобы дом был кому-то действительно нужен и важен. Не то, что мне.
Я бродил по дому, как будто прощаясь с ним, хотя понимал, что это произойдет нескоро. При всем хламе дом казался пустым. Так сильно не хватало мамы. С моим присутствием ничего там не ожило, не творилась магия. Все просто вокруг существовало. Я должен был страдать, а не думать, что делать с домом. И, чтоб как-то исправить положение, пошел в комнату матери. Она переехал в мою узенькую коморку. Убрала письменный стол и поставила комод с телевизором, обновила книжные полки, теперь вместо детской фантастики стояли любовные и исторические романы. На прикроватной тумбе с лампой лежало несколько тетрадей, одна из которых была открыта. Это мои школьные дневники, чистое ребячество и подражание. В один момент даже жалел, что вел их, ведь все, кто узнавал об этом, называли меня девчонкой, ибо это не мужское дело, выражать свои чувства и эмоции даже на бумаге.
Открытый дневник был последним моим дневником. Я его отлично узнал по вырванным в конце страницам. Когда уезжал, намеренно оставил записи, чтобы мать их прочитала, но подстраховался и вырвал то, что ей знать необязательно. Я хотел ей насолить после ссоры, и забавно, что забыл об этом поступке. Страницы дневника были открыты именно на тех самых днях, когда меня предали. Мне не нужно было читать записи, я и без этого прекрасно все помнил.
Глава 2
Школьные годы. Честно, двоякие воспоминания. Было много позитивного, так и негативного, а самое странное, что все это где-то далеко, в прошлом, и кажется каким-то ненастоящим, словно начальные характеристики персонажа. Моего персонажа. Я понимаю, что в этот период складывается часть характера человека, и хорошо осознавать, как именно она сложилась у тебя лично, но все это кажется несущественным в моей жизни, хотя попробовать подытожить что-то можно.
Главная моя удача в том, что я угодил в школу Верхнего Родищенска, в класс с детьми из уважаемых семей: учителя, депутаты, врачи. Все фамилии учащихся в городе были хоть как-то на слуху. Мать смогла меня пристроить в этот класс благодаря сестре. В школе она была круглой отличницей и готовилась выпускаться с золотой медалью, у нее была безупречная репутация: победы на олимпиадах, в танцах и театральных кружках, а главное – приличнейшее поведение, подкрепленное титулом «Гордость школы №7». Хотя признаюсь, мы с ней поступали все-таки в разные школы: она в советскую школу до развала Союза, а я в школу после девяностых, поэтому при моем поколении школа считалась для блатных. Таким блатным как раз был отец Светы, он немало средств пожертвовал школе на благоустройство, только эти деньги заработаны на различных махинациях.
В начальных классах я не сыскал какой-либо популярности у одноклассников, был отчужден от всех и держался с подобными мне, кто оказался по залету в этом классе и не соответствовал социальному уровню остальных, но годы шли, и мы все чаще чувствовали себя наравне с остальными: кто-то сдружился на почве спорта, а кто-то на культурных мероприятиях. У меня же метод сближения с классом оказался иным. Я помогал с учебой некоторой части учащихся. Мне нравилось, что они были зависимы от меня и за это уважали меня. Я чувствовал себя ровней им, а может и даже лучше, но это было только в школе. За ее пределами мне было далеко до них. Вне школьной жизни мы пересекались редко и порой случайно, я всегда был со своими друзьями из Нижнего Родищенска, и после каждой встречи мои одноклассники осуждали меня за то, что я вожусь с подобными отбросами. Для меня эти замечания были ничем, ведь иначе у меня вовсе не было бы друзей.
Собственно, так и жил. Утром активная школьная жизнь в Верхнем Родищенске, а вечером перебирался к друзьям в Нижний за более реальным общением. Времени с друзьями с улицы проводил все-таки мало, ведь мать вечно переживала за меня и требовала возвращаться домой до темноты, так что зимой у меня порой не получалось даже увидеться с друзьями. Если опаздывал, начиналась истерика с жалобами на ее здоровье, что сердце может не выдержать. Тогда мне казалось, что такая проблема только у меня, ведь друзья веселились до поздней темноты и рассказывали после мне.