Книга магов (антология)
Шрифт:
И мы вошли.
Ничего подобного я в жизни не видывал; и многие слова я услышал тогда впервые, и значение этих слов не крылось за непроглядными завесами Серого ливня, а было тут же, при нас — оно стелилось расчетливо ровной поклажей половиц, поскрипывало и самим ногам придавало неведомую ранее упругость; оно легко открылось одной дверью, второй, и третьей, и тем, что было за каждой из них; замыкалось стенами комнат — сухими, в надежном соединении составленных коробами, изгибалось чудным изваянием камина и было очерчено застекленными провалами окон; и оно же лестничным переходом манило выше, где был внутренний балкон и были новые двери; и здесь
— Снимай плащ, — сказал отец.
— Это ты сделал светло?
— Это свечи, сынок.
— Свечи… Но это ты сделал так, чтобы они горели?
Он кивнул как-то странно, будто лишь для того, чтобы я не удивился.
— А как тебе удалось это?
— Я потом покажу…
— Покажи сейчас!
— Сейчас надо спать, сынок.
Впервые я спал без плаща; мне снился Дом, и он уже не казался порождением невероятного фокуса, а было так, словно я знал о Доме всегда, и просто мы с отцом однажды вышли погулять, а начался дождь, мы заблудились и долго не могли вернуться, но не могли мы и вовсе потеряться в лабиринтах Серого ливня, рано или поздно — мы все равно вошли бы в эту дверь, и вот мы здесь; нет, порождением странного фокуса Дом никогда и не был, но этому фокусу принадлежали Серый ливень, больная, потопающая земля и человек, умерший в тот день в двух шагах от меня; снилось, что и остальные похожане бредут в поисках Дома, и они находят его, потому что его нельзя не найти, раз уж он существует в глухих закоулках Серого ливня; и среди ночи я просыпался от смутного беспокойства — но мы по-прежнему были в Доме, лежали, вытянувшись перед камином, и нам было тепло, и отец улыбался во сне, и ничего другого уже давным-давно не хотелось…
Утром я долго рассматривал отца, а он взял меня за руку и повел в одну из комнат.
— Это зеркало, — сказал он, и я захохотал, увидев себя. Потом он повел меня в комнату, где на столе было много
хлеба и зелени; впервые после еды я ощутил жажду.
— Это вино, — сказал отец. — Много не пей…
— Почему свечи не горят? — спросил я.
— Сейчас это не нужно, зачем тебе?
— А хорошо, когда они горят, правда?
Отец улыбнулся, и мне было весело и светло — даже при потухших свечах; мы бродили по Дому, и я не умел сосчитать всех комнат, сколько их было здесь; мы прикасались к различным вещам, и отец рассказывал о них, и тогда же я спросил, где моя мать.
— Я потерял ее, — ответил он и отвернулся к окну.
— Она умерла?
— Я потерял ее… это часто бывает, она потеряла меня, а я потерял ее…
— Но ты всегда придерживал меня за плечо, и я не потерялся.
— Все время держать человека за плечо невозможно. А Серый ливень способен разорвать самые крепкие объятия…
— Теперь мы были бы втроем… — сказал я.
— Да, сынок.
Мне стало грустно, подумалось почему-то о дыре, которую вчера мы обнаружили в потолке над входной дверью; капель мелко отстукивала по полу, напоминая обо всем, что оставалось за окнами Дома.
— Если здесь прикрыть чем-нибудь, вода перестанет литься, — предложил я.
— Не надо ничего прикрывать, само собой затянется…
Тогда я решил, что отец шутит, — вспомнив мою мать, он здорово затосковал и сейчас старался вернуть настроение; а он оказался прав — через несколько дней дыра в потолке исчезла, и это обстоятельство почему-то не удивило меня; дыра затянулась сама собой, и сами собой загорались по вечерам
— Откуда ты все знаешь?
— Что, сынок?
— Ну, про лестницу, про зеркало, про Дом…
— Теперь и ты знаешь об этом, верно?
А Серый ливень бесновался за окнами, но ему было не достать нас, и я был уверен в том, что иного счастья не дано человеку…
В последние дни отец не отходил от окна, словно готовился встретить кого-то; вероятно, что в нем сработало предчувствие, но меня это не коснулось до самой роковой минуты — для себя я решил, что он ожидает мать; именно ее, ведь в этом доме нет ничего невозможного, нужно только дождаться; но когда я не вытерпел сомнений и тоже стал у окна, отец лишь пожал плечами.
— Вряд ли это будет она, сынок… но кто-то же должен присоединиться к нам! — Он говорил так, точно разгадывал мой первый сон о Доме: множество похожая, они бредут, кутаясь в серебристые плащи, и вдруг промелькнет вдалеке огонек, раз и другой, и его заметят… и этот «кто-то» пришел к нам очень скоро, и сейчас я говорю: будь он проклят! — и слезы наворачиваются на глаза, и я чувствую приступ такой же отчаянной беспомощности, какая охватила меня в тот вечер; мы успели поужинать — да, мы еще успели поужинать вместе, и вместе же вернулись в комнату, где был камин; и там увидели человека в серебристом плаще.
Капюшон был отброшен на спину; волосы на голове слиплись и мешали ему смотреть; он стоял, широко расставив ноги, а с плаща его струился на пол крошечный Серый ливень.
— Приветствую тебя, человек, — сказал отец.
— Это твое? — просипел гость; и я увидел, как отец изменился в лице.
— Это Дом, — сказал он.
— Это твое… — с болезненным выдохом повторил похожанин.
— Это Дом, — сказал отец. — Если захочешь…
В это время полы серебристого плаща чуть раздвинулись, похожанин медленно приподымал руки; мне и сейчас страшно вспомнить, как судорожно шевелились пальцы его рук — словно захватывали что-то, захватывали навсегда…
— Это твое… — твердил похожанин; невидяще он продолжал наблюдать за отцом; и тогда отец повернулся ко мне.
— Вот что, сынок… всякое бывает. Где мой плащ?
— Зачем тебе плащ? — спросил я.
— Где мой плащ?! — неожиданно отец закричал; до этой минуты ничего подобного я от него не слышал.
Наших плащей нигде не было.
— Это твое… твое… — сипел похожанин, все яростней цепляясь руками за воздух.
— Ладно, — сказал мне отец. — Я так, ты подожди… я скоро вернусь.
И оба они из Дома вошли в Серый ливень; и ни один из них не вернулся…
…Отец ничего не говорил о том, что мне делать, если я когда-нибудь останусь без него; я ждал столько дней и ночей, сколько их вынесло мое ожидание; я ждал отца и мать; и ждал кого-то другого, и теперь я должен уйти.
Я открою дверь и уйду без оглядки; и Дом исчезнет, растворится в потоках Серого ливня.
Я слушаю мирный скрип его половиц, пытаюсь угадать предназначение многих вещей в Доме и не знаю даже, как они называются; отец не успел рассказать всего, а я не успел спросить — когда бывает семицветная дуга в полнеба? какой величины тот огненный шар, от которого свет и тепло во всем мире? и есть ли он еще, не угас ли на дне Серого ливня? и можно ли самому выстроить Дом и наполнить его чудесами? — надеясь, что потом мне скажут и я узнаю — когда найду в пути человека…