Книга магов (антология)
Шрифт:
Сперва дознаватель был вежлив и даже ласков. Давний указ, которым герцог брал сорентийских кликуш под покровительство, никто не отменял. Испугавшись поначалу, Франческа быстро взяла себя в руки. Писец являлся, верно. Удачу просил. Да, отказала. Отчего утонул? Знать не знаю, ведать не ведаю. Моей вины тут нет. Я на голову Грошека беду не кликала.
Ночь она провела в казематах городской тюрьмы. Под землей. В темноте. Мокрые стены, затхлая сырость, запах тлена. Словно живьем в склепе замуровали. Видно, дознаватель надеялся: ночь в темнице образумит упрямицу.
Франческа твердо стояла на своем: невиновна!
Дознаватель стал грустным и велел позвать палача. Ему не хотелось пытать старуху, но работа есть работа. Тем паче от герцога пришло высочайшее повеление: допросить подозреваемую по всей строгости закона. Если не сознается — прибегнуть к пытке.
Кнут Франческа выдержала. Даже почти не кричала. Наготы стыдилась, это правда. Но виду старалась не подавать. Дознаватель вконец опечалился: когда-то Бубчик накликала ему продвижение по службе. Он до сих пор был благодарен женщине. Но что поделаешь? Нарушить порядок дознания? — нет, своя рубашка ближе к телу.
На дыбе она потеряла сознание. Очнулась, когда палач вправлял ей суставы.
— Хватит на сегодня, — с отчаянием махнул рукой дознаватель. — Отнесите ее в камеру. Дайте поесть. И воды — сколько попросит.
В сущности, он был неплохим человеком.
Утром ее снова привели в пыточную. Палач раскладывал инструменты, карлик-писарь деловито подрезал перо. Дознаватель мерил шагами комнату из угла в угол. Казалось, пытать собирались его. Когда палач раздул жаровню, Франческе стало плохо. Она поняла, что не выдержит. Признается. Реми, ее маленький Реми…
Дверь открылась, и в пыточную вошел граф д’Ориоль, младший сын государя. Ходили слухи, что молодой граф любит присутствовать на допросах, получая удовольствие от созерцания чужих мучений.
— Господин! Господин мой!
Она бы упала на колени, если б не веревки.
— Пощадите! Я все скажу, все! Вам скажу! Вам одному! Велите им выйти — я сознаюсь… Вам!..
Заинтригованный, граф жестом велел оставить его с подозреваемой наедине. Плотно затворив дверь, он взглянул на женщину:
— Говори. Если сглазить меня решила, старая, — не советую. Овал Небес с овчинку покажется.
— Как можно, ваше сиятельство! Я признаться… от чистого сердца…
Молодые добрее, надеялась Франческа.
— Ну, признавайся. — Граф заметно поскучнел. — Ты этого… Горчека? — со свету сжила?
— Грошека, ваше сиятельство. Нет, не я. Внук мой.
— Внук?
На лицо графа вернулся исчезнувший было интерес.
— Рассказывай. Если не врешь — отпущу. Слово даю.
— Мне и так помирать скоро. Внука моего пожалейте! Не виноват он!
— Как это — не виноват?! Сама сказала…
Граф д’Ориоль нахмурился.
— Сказала, господин. Реми без злого умысла… одержимый он… Как ни странно, младший сын герцога сразу поверил старой кликуше. Ни на миг не усомнился в ее словах. И слово свое сдержал. К вечеру женщину отпустили; даже принесли официальные извинения.
А через день-два к ней явились гости.
— Гордись, старуха! — рассмеялся д’Ориоль, за спиной которого, радуясь потехе, веселилась свита. — Беру твоего внука в шуты. Великая честь для вас обоих. Ну, где мой дурак? Показывай!
* * *
— Извините, судари мои…
Кликуша встала и быстро покинула балкон. Через минуту она появилась во дворе, где сразу направилась к Кудлачу. Оттащив собаку к будке, Франческа укоротила цепь. Теперь пес не мог отойти от будки дальше чем на пару шагов. Впрочем, он и не стремился: дрых без задних ног.
Оба мага, замолчав, следили за действиями хозяйки. Теперь и они слышали шум, приближавшийся к дому. Топот копыт, ржание коней, веселый гомон наездников. По чью душу спешат гости, Мускулюс не знал. Стражники на скамейке тоже всполошились, взялись за алебарды — но остыли, едва заметив пришельцев.
— Открывай ворота!
С десяток всадников гарцевало на улице, перебрасываясь шутками. Вельможа, приказавший открыть ворота, был молод и носил траур. Впрочем, то количество золота и драгоценных камней, которое он нацепил на себя, любой траур превращало в праздник. А белое перо на шляпе и вовсе говорило само за себя.
Подкрутив усы, щеголь с нетерпением заорал:
— Кому велено? Живо, ротозеи!
— Добро пожаловать, ваше сиятельство!.. — Стражники бегом кинулись отворять. — Милости просим…
— Милости просим! — вторила им Франческа, низко кланяясь.
«Граф д’Ориоль, — понял Мускулюс. Он видел графа дважды: из окна ратуши и позднее, в воспоминаниях гонца, черным силуэтом на фоне солнца. Но сомнений не возникало: да, это младший сын Карла Строгого. — За любимцем приехал…»
— Почему ворота открыты? — Логика, по-видимому, не была сильным местом графа. — Плохо стережете, мерзавцы! А ну как арестанты удерут?
— Они смирные, ваше сиятельство! Чай пьют, с кренделями…
— Я вас самих!., кренделем завью! — Д’Ориоль въехал во двор, сопровождаемый двумя спутниками. — Эй, старуха! Где мой дурак? Где мой восхитительный дурак?! Я знаю, старуха, ты прячешь внука от моего сиятельного взора! Где он? Реми, идиот, развей мою хандру!..
Топча грядки, хохоча во всю глотку, граф напирал конем на кликушу. Франческа отступала, натянуто улыбаясь. У будки, брызжа слюной, захлебывался от лая Кудлач. То ли пес честно исполнял долг охранника, то ли у него были личные причины ненавидеть д’Ориоля, но рассвирепел Кудлач не на шутку.