Книга Нового Солнца. Том 1
Шрифт:
– И ты даже не хочешь знать, что я такого сделала?
– Нет, – ответил я.
Случайно камера по соседству с Теклой была свободна; какое-то мгновение я размышлял, не поместить ли эту женщину туда. С одной стороны, у Теклы будет собеседница (через окошки в дверях при желании можно было переговариваться), с другой же – вопросы этой женщины и звук отпирающейся двери могут потревожить ее сон. Наконец я решил, что наличие компании компенсирует нарушение сна.
– Я была обручена с одним офицером и узнала, что он содержит какую-то шлюху. Он отказался бросить ее,
~ Не могу знать, госпожа.
– Меня зовут Марселлина. А тебя?
Поворачивая ключ в замке, я размышлял, стоит ли ей отвечать. Текла, уже зашевелившаяся в своей камере, скажет ей в любом случае.
– Северьян, – сказал я.
– И ты зарабатываешь свой хлеб, ломая чужие кости. Хорошие, должно быть, тебе снятся сны!
Текла уже глядела сквозь окошко в своей двери. Глаза ее были огромны и глубоки, как два колодца.
– Кто это был с тобой, Северьян?
– Новая заключенная, шатлена.
– Женщина? Я слышала ее голос… Из Обители Абсолюта?
– Нет, шатлена.
Я не знал, когда им еще представится случай поглядеть друг на дружку, и потому подвел Марселлину к дверям камеры Теклы.
– Еще одна женщина… Разве неудивительно? Сколько у вас здесь женщин, Северьян?
– На нашем ярусе сейчас восемь, шатлена.
– Можно подумать, что обычно бывает и больше!
– Нет, шатлена, их лишь изредка бывает больше четырех.
– И долго ли мне придется оставаться здесь? – спросила Марселлина.
– Нет, госпожа. Надолго задерживаются лишь немногие.
– Меня, видишь ли, вот-вот освободят, – с какой-то нездоровой серьезностью в голосе сказала Текла. – Северьян знает об этом.
Новая пациентка разглядывала Теклу с возрастающим интересом, насколько позволяло окошко.
– Тебя в самом деле освободят, шатлена?
– Он знает. Он отослал для меня письма – ведь так, Северьян? Пройдет несколько дней, и я распрощаюсь с ним. Он – в своем роде очень милый мальчуган.
– Теперь ты должна идти в камеру, госпожа, – сказал я. – Можете продолжать беседу, если желаете.
После раздачи пациентам ужина меня сменили. Дротт, встретив меня на лестнице, сказал, что мне стоило бы пойти прилечь.
– Это все – из-за маски, – возразил я. – Ты еще не привык видеть меня в ней.
– Я вижу твои глаза, и этого достаточно. Разве ты не можешь узнать по глазам любого из братьев и сказать, зол ли он или же в шутливом настроении? Ты уже должен идти спать.
Я объяснил, что прежде должен еще кое-что сделать, и отправился в кабинет мастера Гурло. Как я и надеялся, его не оказалось на месте, а среди бумаг на столе лежал – не могу объяснить, отчего, но я был уверен, что найду его там – приказ о применении пытки к шатлене Текле.
После этого я уже не мог просто лечь и заснуть. Я направился (в последний раз, хоть и не знал этого тогда) к мавзолею, где играл мальчишкой. Саркофаг моего старого экзультанта совсем потускнел, сухих листьев на полу прибавилось, но в остальном ничего не изменилось. Однажды я рассказывал Текле об этом месте и теперь представил себе, что она – со мной; будто я устроил ей побег, пообещав, что здесь ее никто не найдет, а я буду приносить ей еду и, когда минует опасность, помогу уплыть на купеческой дау вниз по течению, к дельте Гьолла и морскому побережью.
Да, будь я героем наподобие тех, о которых мы вместе читали в старинных романах, – освободил бы ее в тот же вечер, одолев или подпоив чем-нибудь братьев, стоящих на страже. Увы, я не был героем из старого романа, да и ни снотворного, ни оружия серьезнее украденного с кухни ножа не имел под рукой.
И если уж быть до конца честным, между моим сокровеннейшим «я» и этим отчаянным поступком стояли слова, сказанные ею в то утро – первое после моего возвышения. Шатлена Текла назвала меня «очень милым в своем роде мальчуганом», и какая-то, уже созревшая часть моего естества сознавала, что я, даже преуспев в столь отчаянном предприятии, все равно останусь для нее всего лишь «очень милым в своем роде мальчуганом». В те времена для меня много значили такие вещи.
На следующее утро мастер Гурло назначил меня ассистировать при исполнении процедуры. Третьим с нами пошел Рош.
Я отпер ее камеру. Вначале она не понимала, зачем мы явились, и даже спросила, не допущен ли к ней посетитель и не освобождают ли ее наконец, но к тому времени, как мы добрались до места назначения, поняла все.
Многие мужчины в этот момент теряли сознание, но она устояла. Мастер Гурло любезно осведомился, не желает ли шатлена получить объяснения относительно разнообразных механизмов, находившихся в комнате для допросов.
– То есть – тех, которые будут применены ко мне?
– Нет, нет, зачем же! Я говорю о всех тех любопытных машинах, которые мы увидим по пути. Некоторые – совсем устарели, а большую часть вообще вряд ли когда-либо использовали.
Прежде чем дать ответ. Текла огляделась вокруг. Комната для допросов – наше рабочее помещение – не поделена на камеры. Это – довольно обширный зал, потолок коего подпирают, точно колонны, трубы древних двигателей, а пол загроможден принадлежностями нашего ремесла.
– И то, что будет применено ко мне, – тоже устарело?
– Ну, этот аппарат – самый почитаемый из всех! – Мастер Гурло подождал, не последует ли ее ответная реплика, и, не дождавшись, продолжил лекцию:
– «Воздушный змей» наверняка знаком тебе, его знают все. А вот за ним… сюда, пожалуйста, так будет видно лучше… за ним – то, что среди нас зовется «пишущей машиной». Этот аппарат предназначен для впечатывания любого требуемого лозунга в плоть пациента, но постоянно ломается. Я вижу, ты смотришь на тот старый столб – в нем нет никаких внутренних секретов. Просто столб для обездвиживания рук плюс тринадцатихвостая плеть, посредством коей производится процедура. Раньше он стоял на Старом Подворье, но ведьмы жаловались, и кастелян заставил нас перенести его сюда. Это случилось около столетия назад.