Книга о Прашкевиче, или от изысканного жирафа до белого мамонта.
Шрифт:
Переводы, проза, стихи... Почему тебя тянуло к разным жанрам?
Спасался, наверное.
От литературы не уйдешь.
Книга стихов уничтожена цензурой, плевать, займемся прозой! Прозу не печатают? Какие наши годы? Начнем переводить. «Нашу песню не задушишь, не убьешь...». Общение с научным миром привело к идеям фантастическим. От фантастики пришел к истории. Это ведь не проблема — сменить жанр, главное — остаться интересным для читателя.
Все
О! Ты и об этой книжке знаешь!
Я никогда ее не переиздавал, думал, про нее все забыли.
Там такая маленькая любовная история, проба пера... Но были, были некоторые детали, они и сейчас смотрятся... Новый директор Южно-Сахалинского книжного издательства писатель Н.И. Максимов через некоторое время после истории с книгой стихов, прислал мне телеграмму: «Если Вы готовы служить Родине, жду Вас утром в издательстве». Телеграмму доставили ночью. Жена испугалась, но я поехал. Человечество выживает благодаря любопытству, да и Николай Иванович оказался человеком оригинальным. Он сказал так: «Мы, партия, — (Коммунистическая, понятно) — не ставим на вас крест. Ну, вы ошиблись. Так бывает. Мы готовы вам помочь. Я прямо сейчас подписываю с вами договор, и вы даете мне повесть о коммунисте, работающем на Курильских островах. Вы об островах хорошо пишете».
Я спросил, а герой обязательно должен быть коммунистом?
Николай Иванович подумал, посмотрел на меня и твердо ответил: обязательно!
Потом еще раз посмотрел на меня, что-то такое уловил и добавил: в конце концов, дайте понять читателям, что герой... что он созрел, он готов, он вот-вот вступит в партию.
Такой оборот дела меня устроил. Не помню, как там было с намёками, но партийных героев в книжке не оказалось, зато попала на ее страницы веселая дальневосточная студентка; наконец, книжка вышла и на первый гонорар мы с Лидой купили холодильник «Бирюса», который, кстати, до сих пор работает.
Александр Етоев:
Комментарии к «Беседе третьей».
Сахалин, Курильские острова, Камчатка...
Океан... «Он выкатывается из тумана, он смывает с песков следы, катает по убитому, мерцающему, как влажное стекло, отливу цветные пластмассовые поплавки. Медузы, как жидкие луны, распластаны на камнях, с черных базальтовых обрывов срываются такие долгие струи водопадов, что вода не достигает береговых камней, рассеивается в пыль прямо в воздухе. Весь океанский берег Итурупа обвешан такими водопадами. Особенно красив Илья Муромец. Его видно за десять миль...
Ели Глена, как еловая шерсть, покрывают плоские перешейки, можно на ходу срывать кислые коленчатые стебли кислицы, грести ладонью клоповку — самую вкусную ягоду мира. Ночью валы, зародившиеся у берегов Калифорнии, вспыхивают на отмелях, как молнии. Отшлифованные непогодой и временем стены вулканических кратеров отражают свет звезд, на сколах базальтовых глыб волшебно поблескивают кристаллики пироксенов, если всмотреться, увидишь
И опять океан. Здесь шли корабли Головина и Кука, де Фриза и Невельского, Крузенштерна и Лисянского... Здесь брели смертники — цусимские броненосцы...
Магнетиты, что сажа, а кальциты, что сахар.
Прополосканы пляжи, как цветная рубаха.
Косы пеной одеты, облака, что гусыни.
Ах, на пляжах рассветы, что рассветы в пустыне!
На любом километре волн косматая толочь.
И в рассеянном ветре океанская горечь.
Вот и название для будущей повести.
“Пляжи на рассвете”».
Эта тоненькая, семидесятистраничная книжка ценой в 9 копеек с вулканом и девушкой на обложке вышла на Сахалине в 1969 году. Вулкан курится, как ему и положено, девушка задумчиво наклонила голову, видимо, цитирует про себя американского писателя Шервуда Андерсона, подарившего автору эпиграф к повести: «Все мы нуждаемся в любви, но никто из нас еще не придумал, где нам находить себе возлюбленных...» Название напечатанной повести, правда, уже другое: «Пляжи на рассвете» превратились в «Такое долгое возвращение».
Историю написания повести Прашкевич живописно изобразил в пятой части своего мемуарно-фантастического романа «Малый бедекер по НФ»:
«Я молча сидел перед известным писателем, директором издательства, а он, выложив на стол чистый бланк, сказал доверительно:
— Значит, так, Геннадий Мартович. Мы сейчас подписываем договор, а через пару недель, как положено по закону, вы аванс получите. А про книгу своих стихов забудьте. Не было у вас книги стихов. И никогда больше не будет. Зачем вам это упадничество? Вам прозу надо писать. Мы-то с вами знаем, что вы талантливый человек. Вам нельзя разбрасываться. У меня нюх на талант. Я не чета тем… —Он возвел глаза горе и в непостижимой высоте я отчетливо увидел лица тех, кто не понимал моей талантливости и его нюха. — Короче, подписывайте договор и катите домой. Садитесь за стол и пишите повесть. Десять авторских листов. Как? Хватит? Книжка должна выглядеть солидно. Или хотите сразу пятнадцать?
— Десяти достаточно, — нагло ответил я.
Прозаик М. кивнул одобрительно:
— Правильно. Это следующую вашу книжку мы сделаем листов в тридцать.
— А о чем писать? — задал я главный вопрос».
Далее рассказывается о том, как в творческом симбиозе живого классика и подающего надежды молодого писателя рождаются героические сюжеты.
А в «Черных альпинистах» того же Прашкевича читаем:
«Ну да. “Пляжи на рассвете”. К такому светлому названию нужен светлый герой.
Тропинин. Михаил Тропинин. Превосходная фамилия. Не Фальк там, не Шестопер, даже не Сучкин-Рябкин. «Здравствуйте, я дизайнер!» — «Да уж видно, что не Иванов!».
Михаил Тропинин. Хорошая светлая коренная фамилия.
И работа у Тропинина замечательная — он изучает вулканы.
А что еще изучать на Курилах? Вулканологов в стране, кстати, меньше, чем космонавтов. И жена есть у Тропинина. Несомненно, тоже светлая женщина. Но она вся в сомнениях. У нее зрение по-женски построено: видит не только мужа. Как в ранних стихах Н. Берберовой: “Я такая косоглазая, сразу на двоих смотрю”.