Книга о Прашкевиче, или от изысканного жирафа до белого мамонта.
Шрифт:
Вот, навскидку, бегло, хотя бы из «Носорукого»:
«У него травка разная. Есть, например, трава пушица. А есть бронец красной. Ну, конечно, изгоны, людены жабные. Он знает, кого от чего лечить...».
«Во многих лавках висели лисицы белые и черно-черевые, сукно брюкиш, всякая дешевая бархатель, дорогой турецкий атлабас. И один к другому тянулись ряды хмельников, москательщиков, веретенщиков...».
Любовное перебирание названий чудесных травок, вещей из дедовских сундуков, минералов, ученых терминов, диких и редких слов, выдержек из писцовых книг,
А вот как хорошо сказано про гусей барнакельских: «Оказывается, есть на свете гуси, которые сами по себе вырастают на обломках сосны, если бросить обломки в морские волны. Сначала нарождающиеся на свет гуси имеют вид простых капелек смолы, затем определяются формой, прикрепляются клювами к плывущему дереву, постепенно обрастая ради безопасности твердой скорлупой. Окруженные такой скорлупой, гуси барнакельские в самом темном волнующемся море чувствуют себя беззаботно. Без роду, без племени, а живут...».
«Подкидыш ада», триба Козловых, наконец-то я подобрался к тебе!
Любого, наверное, человека пишущего посещала в жизни такая страшная мысль: вот ты пишешь, оттачиваешь свой слог, ну а в мире-то ничего не меняется. Бей ты в било или не бей, переделывай в своей прозе мир, а люди остаются теми же, что и вчера. Как были убивцы при Достоевском, так они убивцами и остались при Шолохове, Солженицыне, братьях Стругацких. Зипуны сменили на кожанки, топор поменяли на пистолет, нутро же осталось волчье. Как были рабские души, всегда готовые впрячься в любое подвернувшееся ярмо и не видящие вокруг себя никого, кто живет иначе, так они и остались, поменялись только одежды.
Кого-то утешает такое: по капле, по капле, и количество добра увеличится (как в «Теории прогресса» Прашкевича). Прочитают твою мудрую книгу хотя бы человек сто, значит, на сто душ на земле прибавится хороших людей.
Ну а не прочитавших сколько? Какое число нулей нужно к этой сотне прибавить?
И отчается писатель, задумается, а нужно ли нести драгоценные сокровища духа «уторопленным и суетным современникам» (В. Розанов)? И перейдет на биографии жуликов — березовских, чичваркиных, абрамовичей — или на вампирские сериалы.
Эта проблема вечная и решается зависимо от таланта. Если тебя прёт изнутри и писательство для тебя — всё, то вопросы о нужности и ненужности не подействуют на тебя нисколько. А если они временами и возникают, то это как простуда и грипп. Отлежись, откашляйся, выпей водки, поставь горчичники, — глядишь через недельку и оклемаешься.
Козловы, триба Козловых, — сборный образ вязкой человеческой массы, приземленной в своих помыслах и желаниях, тормозящее, нетворческое начало, символ косности и одномерности в людях. Они частые гости на страницах сочинений Прашкевича, иначе и быть не может. Пока они есть на свете, ни о каком Великом Кольце миров серьезная беседа бессмысленна.
Почему Прашкевич в жупелы назначил Козловых, а не Коровиных, Воробьевых
В том же «Носоруком» читаем:
«А Лоскут уже загадывал другое:
— Кто прежь Адама сотворен с бородой?
Микуня находчиво кричал:
— Козел!
И сам сильно походил на старенького козла — потрепанного, подслеповатого, выдохшегося. И несло от него — козлом. И смотрел — дико».
Между прочим, в зачаточном состоянии будущая триба Козловых вид имела пусть иронический, но вполне себе перспективный. Даже Солженицына и Оруэлла некоторые из Козловых читали. Но это в середине 80-х, сразу после разгрома «Краббена» и предъявленного автору обвинения в нетипичности образа богодула Серпа Ивановича, бывшего интеллигента в третьем колене. Вот что пишет обвиняемый по этому поводу (см. «Малый бедекер по НФ»):
«Кстати, превосходный сюжет.
История потомственного интеллигента, всегда в первом колене.
Выиграв гражданскую войну, крестьянин Козлов попадает на рабфак, оканчивает факультет красной профессуры, пишет и издает книги по новейшей советской истории, затем посадка в тридцать седьмом — карьера интеллигента в первом поколении заканчивается.
Сын Козлова Васька попадает в детдом, живет трудной рабочей жизнью, благодаря уму выбивается в люди, оканчивает институт, занимается, как отец, историей, пишет и издает интересные книги и садится, как отец, только уже в пятьдесят первом.
Ушлый сынишка Васьки Иван подрастает в деревне у дальнего родственника. Типичная деревенщина, “каво” да “чево”, но попадает в город, оканчивает университет, опять, как его отец и дед, выбивается в интеллигенты, с волнением читает Солженицына и Оруэлла, понятно — в семидесятых посадка.
Поразительно крепкий род. Все в нем интеллигенты, и все в первом колене».
Годы шли, и «превосходный сюжет» переродился из аиста в крокодила.
Автор наверняка не читал стихотворение восьмилетнего Вани Гущина (опубликовано Димой Горчевым в журнале «Барсук» несколько лет назад). Вот оно (орфография и пунктуация авторские):
где живет Ева Ревина?
она живет в Евразии.
А почему? а потому что
Евреи живут в Евразии.
Где живет Вася Козлов?
он живет в Козлово.
О дайте мне дайте, свободу
слова!
Так вот, дали писателю Прашкевичу эту долбаную свободу слова, и из нормальной, перспективной семьи он сделал трибу узколобых неандертальцев.
Насколько я понимаю, в этом новом для нее амплуа символическая триба Козловых впервые появляется у Прашкевича в «Перстне на три желания».