Книга о странных вещах
Шрифт:
В соседях у него были старый рецидивист Ваня Грек, от которого отказалась даже тюрьма, и такой же, как Игорь Николаевич, бедолага – Николай Федорович Бычень, бывший военный, заработавший на локаторной станции стойкую импотенцию и по этой причине брошенный женой. Николай Федорович отчаянию не поддавался, ходил разгружать овощи на Центральный рынок, а потому к вечеру имел некоторый достаток – платили ему наличными после разгрузки, овощи понемногу давали, впрочем, на рынке можно было многое поиметь, если вести себя с понятием и не зарываться. Ваня Грек вот попросил было Николая составить ему протекцию, но, дорвавшись до
Но чаще Грек сидел дома и охранял территорию. Было ему далеко за шестьдесят, но выглядел он старше. Худое вытянутое лицо его испещряли глубокие морщины. А чего вы хотите от горемыки, который половину жизни провел в лагерях да тюрьмах, а вторую половину под пристальным надзором милиции? На руках Грека синели татуировки, Игорь Николаевич даже подозревал, что они в изобилии усеивают все тело бывшего зека. Понятное дело, томился за колючей проволокой, подыхал от скуки, вот и отводил душу, украшая тело в меру сил своих и художественных устремлений. Теперь в силу старческой хлипкости Грек для серьезных дел не годился. Да и дом их надо было охранять – много развелось желающих прийти на все готовенькое и в тепло. Игорь Николаевич позаботился о том, что бы все входы в подвал были заперты на замки, в крайнем подъезде одну петлю подрезал так, что с виду казалось, что замок на месте, а спуститься в подвал можно было как два пальца об… облизать.
Сам он поначалу попытался просить милостыню в переходе на Комсомольской, только нищие его появлением остались не слишком довольны – позвали, как водится, крышу. Приехали два мордоворота поперек себя шире, вывели нахала во двор за овощным магазином и быстро, а главное, доступно объяснили, что переход существует не для каждого глупого бомжа, а для особо нуждающихся. После этих объяснений Игорь Николаевич неделю отлеживался дома и пил теплый чай из ржавого чайника, а потом нашел общий язык с жителями свалки и стал работать у них по починке бытовой техники, которая на свалку вывозилась в достаточном изобилии. Бомжи за ремонт платили хорошо, и даже коробки для упаковки техники после ремонта привозили, благо территория подвала позволяла.
Странная у Игоря Николаевича подобралась компания. Не зря же говорят, что друзей не выбирают – они приходят сами. Какой окружающий тебя мир, таковы и друзья.
– Ну, вздрогнем? – сипловато сказал Грек, поднимая перед собой серый стаканчик.
Стаканчики у всех были разные – у Грека когда-то белый, а теперь потемневший от грязи, у Игоря Николаевича зеленый, как трава, а у Николая Федоровича оранжевый, как морковка. Понятное дело, не одним днем жили, поэтому и посуда у всех была своя и даже десяток стаканчиков для гостей – чем черт не шутит!
Пряный удар по желудку Игорь Николаевич принял с настороженностью, но пронесло – язва успокоилась и не давала знать о себе, ровно ее никогда не было.
– Сегодня утром, – закусив помидором, сказал он, – свалки были, два утюга принесли, фотоаппарат и музыкальный центр «Акира» почти новый. Я полазил, делов-то на два дня.
– Надо бы утюжок один себе оставить, – озабоченно сказал Николай Федорович.
– Тебе-то он на хрена? – насмешливо кинул Грек. – Потусоваться решил?
– При чем здесь это? – недовольно поморщился Бычень. – Выглядеть надо прилично. Стиральная машина в доме тоже бы не помешала.
– Какие мы культурные, – Грек требовательно выставил перед собой стаканчик.
Выпив, он становился развязным, говорил сплошной нецензурщиной и старался побольнее задеть. Сожители это знали и старались в такие минуты не отвечать Греку – начнется со слова, а закончится потасовкой. А кому нужен скандал в доме? То-то и оно!
Выпили еще раз.
– Утюги, машины стиральные… – сказал Грек. – Жизни вы не знаете. Вас бы в зону…
– Слушай, Грек, – не выдержал бывший офицер. – Можно подумать, ты ее знаешь. Она у тебя за колючей проволокой прошла. Ты в нее со щенков…
– Зона, – сказал Грек и назидательно поднял ложку, – это выжимка жизни. Можно сказать, концентрат. Бля буду! Ты-то тоже за колючей проволокой большую часть жизни провел, в гарнизонах разных.
– Я хоть Родину охранял, – сказал Бычень. – А ты…
– А Родина меня охраняла, – перебил Грек. – Ну и скажи, кто из нас ценнее и дороже?
– Хватит, хватит, – сказал бывший младший научный сотрудник, уже угадывая, что начавшаяся словесная перепалка может легко вылиться в заурядный мордобой. – А утюг один, Федорыч, я в счет ремонта возьму. Им же дешевле обойдется.
– Ну возьми, – вздохнул Николай Федорович, ностальгически глядя на костер.
– О чем задумался, Сапог? – поинтересовался Грек. – Помню, был у нас один такой на зоне. Все смотрит, смотрит на огонь, насмотрится и подожжет чего-нибудь. Уж мы его учили-учили… Он и в колонию-то попал – дом у первой учительницы поджег. А за что, так и не сказал. А ты чего смотришь?
– Так, – Бычень даже на кликуху не обиделся, отвернулся от огня и потянулся к Игорю Николаевичу стаканчиком. – Плесни, браток, мутно что-то на душе.
– Давай, давай, не скупись, – поддержал его Грек. Выпил и помечтал: – Сейчас бы чифирку горячего, кровь бы в жилах так и забегала. Помню, когда я на «девятке» сидел, у нас такой мастер был чифирь заваривать!
– Меня сегодня гадалка на железнодорожном мосту остановила, – ни к кому не обращаясь, сообщил Игорь Николаевич. – Давай, говорит, погадаю. Не боись, говорит, бесплатно погадаю. Ну и нагадала, дом свой сменишь, говорит, на другой. Я ей говорю: какой дом, я его еще в девяносто восьмом сменил на подвал, Богу бы так жить!
– Действительно, – сказал Бычень. – Гадалка называется, ерунды наговорила, а ты догадывайся…
– Вы пейте, пейте, – потребовал Грек. – Чего у вас в стаканчиках плещется, людей напрасно манит? Есть у вас, интеллигентиков, такая жилка – людей напрасной надеждой дразнить. Сучье племя!
Он замолчал, внимательно повел ухом, ухмыльнулся и негромко сказал:
– Мыши пищат. Это к покойнику, бля буду!
Игорь Николаевич прислушался, но ничего не услышал. А Бычень только махнул рукой – чего на слова выжившего из ума дурака реагировать. Ясно ведь – чудит! Прикалывается по-своему, по-зековски, по-другому ведь не умеет.