Книга отзывов и предисловий
Шрифт:
Казарин – консервативный автор, и речь не (только) о политической позиции и традиционалистской поэтике. На обороте книги указано: «Живет в деревне Каменка на реке Чусовой», и это совершенная правда: свою деревню в стихах Казарин делает местом силы, по сути единственно необходимым, и находит в ее пределах все составляющие макрокосма. Таких «поэтов места» в России, может быть, много, но с подлинным талантом, с высокой культурой письма это сочетается редко. Стихи Казарина как раз такой случай.
Смерть пахнет голодом и глиной,и осенью, когда нежныи дым воды, как выдох длинный,иВладимир Гандельсман. Разум слов. М.: Время, 2015
Книга одного из крупнейших современных русских поэтов разделена на две части: в первую входят избранные стихи до 2000 года, во вторую – книги стихов, изданные после 2000-го; на протяжении уже нескольких десятилетий Гандельсман мыслит книгами, едиными художественными массивами, раскрывающими тот или иной мир – школьную ли жизнь с ее неурядицами и влюбленностями, библейскую эротику или тихую и драматичную жизнь человека поблизости, «моего соседа». Гандельсман – из немногих поэтов, которые отваживаются сегодня на сентиментальность и могут поддерживать этот настрой, не взяв ни одной фальшивой ноты.
Михаил Айзенберг. Шесть. М.: Время, 2016
Большое избранное одного из главных ныне живущих русских поэтов. Шесть книг, позволяющих увидеть, как из духоты, обступавшей поэта и его круг в последние советские десятилетия, голос Айзенберга выбрался на воздух – и, стряхнув необходимость герметизма, не потерял ни крупицы точности. Сегодняшний Айзенберг способен высказываться прямо и резко («Это я стихи о родине. / Это если вы не поняли»), но по большей части его новые стихи работают как чуткие датчики, которые улавливают распыленные вокруг нас эмоции, ощущения, тревоги:
Сегодня воздух как на сборах,чуть переложенный снежком,а по дворам бездымный порохгуляет свежим порошком.Озон мешается с тревогой,гниющей в глубине души.Она и в тишине убогойне спит, считает этажи:как, пустоту одолевая,в подземный город без огнейуходит шахта лифтовая;как воздух тянется за ней.Владимир Аристов. Открытые дворы. М.: Новое литературное обозрение, 2016
Избранные стихи Аристова расположены здесь, как пишет критик Ольга Балла, «почти по нисходящей»: от 2012 года к 1972-му – и лишь в конце вновь появляются стихотворения 2014–2015 годов. Такое устройство книги, пожалуй, кинематографично: поздние тексты выглядят как загадки, разрешить которые может последующее чтение; в финале поэт, вспоминающий весь свой путь, будто бы открывает глаза, преображенный этим опытом. Впрочем, стихам Аристова на протяжении всего его пути свойственна общая черта: ее удобно назвать даже не фрагментарностью или отрывочностью, а способностью выхватить сюжет, основу для стихотворения из воздуха, из того места, на которое сейчас обращен взор поэта. Это далеко от анекдотического акынства, пусть одна из последних книг Аристова и носит подзаголовок «простодушные стихи»: пространство, на которое он смотрит, полно поводов для высказывания и восторга, и кажется, что та осмысляющая сила взгляда, наблюдения, которую мы знаем у больших европейских поэтов последних десятилетий – Милоша, Транстрёмера, Каплинского, – у Аристова сочетается с редкостной энергичностью.
Волейбол белой ночьюгипсовые ваши телазадержались в воздухеВасилий Бородин. Мы и глаза. Владивосток: niding.publ.UnLTd, 2016
«Лосиный остров» был одним из самых замечательных поэтических сборников 2015-го: премия Андрея Белого и премия «Московский счет» подтвердили самую высокую репутацию Бородина среди коллег. Теперь он выпустил небольшую книгу новых стихов. Сочетание песенных ритмов и неожиданных образов могло бы произвести всего лишь мимолетный эффект; огромная эмпатия, которой Бородин наполняет свои стихи, предлагает читателю гораздо более сильное переживание. Что бы ни говорили рецензенты, «Мы и глаза» – это отнюдь не только «поэзия наблюдения»: в тех, кого Бородин наблюдает, он вживается, будь то огурец, голубь, ночной вор или старый конь.
время радости сугубойдень сутулыйвечер хилыйпознакомьтесь: это небо москвыочень приятно, мы сугробыочень хочется спатьне начинать ночной разговор:утром молчание будет чищечище, счастливей.да, это звук лопаты, скребущей снегАлла Горбунова. Пока догорает азбука. М.: Новое литературное обозрение, 2016
Один критик обвинил Аллу Горбунову в приверженности «поэтике перечисления», но тут как у Шерлока Холмса: «надо было поставить плюс, а вы поставили минус». Перечисления и каталоги, которые читатель встречает в этой книге, служат для нагнетания напряжения – и прием неизменно работает в текстах, которые по своим поэтическим свойствам настолько далеки друг от друга, что трудно поверить, что это написано одним человеком. Четвертая книга Аллы Горбуновой представляет поэта, способного к «самоподзаводу», но при этом точно знающего, в какой момент музыка оборвется. Лучшие стихи этой книги транслируют свободу, понятую как самодостаточность: они отвергают постороннее, потому что им с лихвой хватает своего – того, что накоплено опытом письма, работой с мифологией, нерастраченным гневом:
радуйся, гнев мой,гневайся, моя радость,на фальшивом празднике нет нам места.радость моя, нарядная, как невеста,гнев мой веселый, в бараках смейся,плачущий пламень,amen!гнев мой прекрасный, как водородная бомба,радость моя сокровенная в катакомбах,вместе с богами огнем прицельнымрасплескайтесь, как волосы Вероники,гнев животворный мой,радость смертельнаяdique!