Книга отзывов и предисловий
Шрифт:
Дмитрий Данилов. Два состояния. N. Y.: Ailuros Publishing, 2016
Проза Данилова – почти что предел описательности как таковой, наше приближение к «новому роману» со спецификой русских реалий; если «Горизонтальное положение» в свое время вызывало возмущение, то после «Описания города» стало ясно, что перед нами особый язык – чем больше читаешь, тем вероятнее получишь от него удовольствие. Поэзия Данилова логично продолжает его прозу – и делает яснее весь его метод: разбитые на короткие строки, эти тексты предстают точной стенографией «обыденной» мысли. Обыденность, впрочем, у всякого разная: если Всеволод Некрасов добивался эффекта «перелета» от одной мысли к другой, оставляя между ними очень ощутимую разреженность, то Данилов старается не упустить ничего – и тем не менее из утомительных перечислений действий (поездки в электричках, автобусах,
Геннадий Каневский. Сеанс. М.: ТГ «Иван-чай», 2016
Сюда вошли стихи из всех предыдущих книг Каневского и новые вещи. Поэзия Геннадия Каневского – заметного человека в литературном ландшафте Москвы – толком не осмыслена критикой. Его поэтика, если ее описывать без примеров, может показаться внутренне противоречивой, но на самом деле ее элементы образуют прочный сплав: в стихах безусловна маскулинность – но не брутальная; чувствуется сентиментальность – но ироничная. Их драйв обеспечен стоицизмом, готовностью присутствовать при катастрофе – личной или исторической – и описать ее, остранив усмешкой или просто красотой просодии.
под шепетовкой куркули,под харьковом махно,и ты ползешь путем земли,а дальше – все равно,куда, грохочущий, в огне,ночной несется страхпо серой нежилой странена темных поездах.Дмитрий Александрович Пригов. Советские тексты. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016
Переиздание известного сборника 1997 года появилось вскоре после выхода второго тома посмертного собрания сочинений Пригова, и это позволяет сопоставить составительский проект «Нового литературного обозрения» с авторской структурой «Советских текстов». Название книги отражает, разумеется, и время создания, и пафос (насколько в случае Пригова можно говорить о пафосе) осмысления простого лишь на самый поверхностный взгляд конструкта «советский поэт»; «советское» в этих текстах предстает как онтологическая категория, а выявить ее помогают автометаописание, остранение и прочие приемы, которыми полны нарочито «бесхитростные» стихи Пригова: сквозящее в них ощущение двойственности, одновременного иронизирования и любования, вероятно, и есть то «мерцание», о котором Пригов не раз говорил в своих теоретических текстах. В сборник вошли едва ли не все хрестоматийные, всегда пребывающие на слуху приговские циклы, от «Апофеоза милицанера» до «Образа Рейгана в советской литературе»: поразившие современников при первом прочтении, они не теряют силы и сейчас, подчеркивая магистральность «советского» проекта для Пригова (наряду с проектом «авангардистским»).
При этом наибольшее впечатление в контексте имплицитной задачи сборника производят такие сериальные непоэтические тексты, как «Предложения», «Некрологи», «Призывы»: их «жанровые» обозначения в сопоставлении с самими текстами выглядят примерно так же, как «маленькие веревочки, не пригодные ни к какому употреблению» из известного анекдота, напоминая о том, что Пригов как никто умел классифицировать и приспосабливать к делу тот «заупокойный лом», который открыл в других, но не в себе, Маяковский:
Предлагается
представителям партийных, комсомольских, профсоюзных, пионерских и прочих общественных организаций, членам творческих союзов, организаций и групкомов, деятелям мировой и национальных культур, сотрудникам органов охраны общественного порядка, милиции и госбезопасности и широким массам общественности прибыть 7 февраля 1837 г. на Черную речку близ города-героя Ленинграда с целью проведения митинга протеста против готовящегося зверского убийства великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Интересно, что в неблаговидной роли посмертного ниспровергателя Пригова в свое время пытался выступить Дмитрий Галковский, собравший антологию советских текстов «Уткоречь», тоже с предуведомлением, – текстов, клишированность которых делает из них редимейд. Если о степени радикальности стратегий Галковского и Пригова можно спорить, то в части осознанности стратегии Пригов, бесспорно, выигрывает.
Сергей Соловьев. Любовь. Черновики. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2016
Одна из двух вышедших в этом году книг Сергея Соловьева как будто призвана решить проблему, о которой часто говорят: неразработанность в русской словесности эротического языка. Говорят о проблеме, а не о ее содержании именно потому, что говорить о сексе как о чем-то радостном и сущностно необходимом до сих пор мало принято: в поэзии по большей части встречаются либо эвфемистические полунамеки, либо прямая скабрезность, либо протокольные описания. Соловьев выплавляет из слов собственный извод эротического, где женщина обожествляется, мифологизируется («Маленькие ее кисти, как карты сибирских рек, / а в ладонях – тишь, лето. Она крадется / Ими к тебе. Она вьется веретеном под тобой, / как соболь, играя, прощаясь с жизнью. / После близости с ней мир теряет свои очертанья, / надевая что под руку…») – но не объективируется (хотя подобные упреки в адрес этих стихов звучали). Секс в стихах Соловьева напоминает мифы о творении – нам будто напоминают, что любовники и сегодня могут ощутить себя всесильными.
Она возвращает ему, что не брала.И входит в него так, будто не выходила.Она лежит в нем – от пят его до волос,дышит его ртом, водит рядом с собой рукой,сжимая ее в кулак, обессиливая.Трансфуристы. Избранные тексты. М.: Гилея, 2016
Антология поэтов, связанных с журналом «Транспонанс»: несмотря на то, что в этом ключевом для позднесоветского авангарда самиздатском журнале печатались многие, ядро трансфуристского движения составили четверо – Ры Никонова, Сергей Сигей, А. Ник и Борис Констриктор. Из этих четверых ныне здравствует только последний, и антология составлена при его активном участии (основным составителем выступил поэт и филолог Петр Казарновский). Книга охватывает всю широту поэтических приемов, которыми пользовались трансфуристы: здесь можно найти и «классическую» заумь, и визуальную поэзию, и высокий абсурдизм, порой становящийся совершенно прозрачным:
В лес не хожутам серый волк с указомНе езжу к морю —боюсь акулы с глазомВ степь не суюсь —там саранча всe съелаОсталось толькособственное тело —в нем и сижу«Я мечтаю о растворении литературного материала в плоскости страницы таким образом, чтобы площадь стихотворения стала его единственным содержанием», – говорила Никонова, и эта установка роднит ее практику, с одной стороны, с утопией «проективного стиха» Чарльза Олсона, а с другой – со всей огромной историей русской визуальной поэзии XX века, от Василия Каменского и Василиска Гнедова до Александра Горнона. Разумеется, в контексте истории авангарда прочитывается и вся антология трансфуристов, прямо наследующих «гилейским» футуристам и обэриутам (Констриктор о младшем из обэриутов – Игоре Бахтереве: «умер Бахтерев / Игорь князь / прими / его / с / миром / славянская вязь»). При этом – возможно, в силу большей приближенности к иронизму нашей эпохи, к ее языку – читать трансфуристов бывает очень весело: