Книга отзывов и предисловий

Оборин Лев Владимирович

«Николай Иванович, – попросил Федя, —А расскажите нам / про войну троянцев и про Елену!»В этот летний день и слушать,и бежать – все было мило.Гнедич откашлялся и началторжественным голосом:«На пир богов забыли позвать богиню раздора,и тогда, хитрая, она подкинула яблокос надписью: самой красивой…»Перед Федей сидит Акулина,косынка сползла ей на плечи.Он видит ее растрепанные волосы,конопатую скулу.Она тянется всем телом за цветкоми ломает стебель,чтобы вплести в венок, тяжелый и пышный,который завтра увянет.Запах

ее пота мешаетсяс запахом клевера и медуницы.Чем пахла Греция – неужели тоже клевероми одуванчиками?Или солью с моря, когда налетал ветер?

Егор Летов. Стихи. М.: Выргород, 2011

Rolling Stone

В энциклопедии для детей издательства «Аванта +» («Русская литература. Том 2») о Егоре Летове сказано следующее: «Егор Летов – известный певец панк-рока. В текстах преобладает агрессивный протест против всего без исключения, в музыке – отсутствие ритма и мелодии. Стихи Летова не имеет смысла читать. Они начинают „работать“ только в комплексе со звуковым фоном, с интонацией исполнителя». Это редкий в постсоветской энциклопедической практике пример предвзятости, показывающий только, каким радикальным явлением был Летов. Стихи его, конечно, «имеет смысл читать», тем более что их значительная часть никогда не была положена на музыку. Сегодня многие поэты признают, что Летов оказал на них влияние (в журнале «Воздух» не так давно был опрос о рок-поэзии, и лидера «Гражданской обороны» назвали не один и не два человека).

Значимо и то, что Егор Летов не только оказывал влияние, но и сам продолжал несколько традиций разных порядков. Семантически и стилистически он связан с европейским экзистенциализмом и русским обэриутством: «Будет горьно / Будет хорьно / Будет хрюча / Будет срача / Будет ежа / Будет зю / Будет СИБИРСКАЯ ПТИЦЕФАБРИКА» или прозаическая миниатюра «Игра в лицо (руководство)», где гипотетические игроки символизируют части лица и каждый должен принять мученическую гибель. Формально Летов связан и с традицией русского верлибра: очень много его текстов написаны свободным стихом, и это может стать сюрпризом для тех, кто знаком только с песнями «Гражданской обороны». Поэзия Летова не-гражданско-оборонительного держится на визионерстве, иногда отрефлексированном («По утрам воздух полон / Серебряной мистикой / Назойливым копошением / Бесформенных очертаний… / …психоделический камешек / В мой огород»), и – действительно – на отрицании: разрушение навязанной этики и эстетики происходит через ее отождествление с отвратительным (постоянные мотивы насилия, разложения, экскрементов, экспрессия ругательств). Некая условно-созидательная программа была предложена Летовым в редких эйфорических текстах («Родина») и, позднее, уже в вещах 2000-х, которые, что любопытно, сближаются с совсем ранними. Но и такие стихотворения/песни, как «Долгая счастливая жизнь», «Вселенская большая любовь», «Со скоростью мира», полны настороженности и соседствуют с яростными гимнами вроде «Убивать»: «Смертельно ненавидеть эти праздничные даты / (Убивать убивать все эти праздничные даты)». Для поддержки горения Летову все время нужно четко представлять, с чем он имеет дело, и поэтому в его стихах такое обилие эпитетов: «Безобразные любители свинцовых леденцов», «Гречневым чавканьем сильной личности», «Нашатырно-настырный густой аромат» и т. п. Другой излюбленный прием – анафора, повторение одних и тех же слов в начале строк, и это делает поэзию Летова похожей на тяжелое шаманство. У неподготовленного читателя, думающего, что поэзия должна быть красивой, все это, конечно, может вызвать отторжение, как у неназванного энциклопедиста, но с тем, что Летов уже бесспорная и важная часть русской культуры, кажется, не станет спорить никто.

Дина Гатина. Безбашенный костлявый слон / Предисл. А. Глазовой. М.: Новое литературное обозрение, 2012

Воздух

Книга «Безбашенный костлявый слон» включает несколько стихотворений из предыдущей «По кочкам», но в основном это новые стихи и движение к новой стилистике. Звук здесь сохраняет важность, но отступает с первого плана, чтобы дать дорогу выращенному им синтаксису. В попытке перейти к, например, социальному высказыванию («Текст чудовищной силы») сама попытка и ее анализ оказываются важнее высказывания: книга Гатиной, по существу, о том, как непросто говорить по-другому. Но важно и то, что это осознание автор обращает не только к самому себе: другим концом оно коснется читателя. Здесь совершенно не случайна сквозная тема детства: ребенок совершает открытия впервые и для всего мира, а закрывая глаза, он полагает, что погружает весь мир во тьму. Все внимание отдается ситуации, которой достаточно, чтобы из нее – благодаря фонетическим и синтаксическим ассоциациям, моделирующим этот свой мир, – что-то проросло.

напрямо пойдешь —дождьи китай прошел почтиа вон и лондон тожвон и вена —во все время —прочь, прочь, мгновеньясиниевисельныевсе в любвив узлах, глазахпощади, всесекундныйне обращай вниманья

Лев Лосев. Стихи. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2012

Воздух

Выход этого тома – важное событие: старые книги Лосева достать теперь трудно, в интернете есть не все. Кроме того, уже при одном взгляде на книгу становится ясно, как много успел сказать этот поэт, поздно (в 37 лет) начавший писать, не имевший при жизни громкой славы – и тем не менее оказавшийся в числе любимых у самых разных людей; многие помнят, как это стало очевидно в дни после смерти Лосева. Даже проходные стихотворения Лосева многим поэтам сделали бы честь; впрочем, книга дает возможность выделить главные периоды его творчества: это конец семидесятых – начало восьмидесятых и первая половина девяностых. В предисловии к тому Сергей Гандлевский педалирует тему лосевской веселости, но в поздних стихах этой «мрачной веселости» становится все меньше, она уступает место просто желчности (награждение новомирской премией «Anthologia» посмертного сборника «Говорящий попугай» выглядит скорее как воздаяние всем заслугам поэта, а не той книге, во многом уступающей предыдущим). Как бы то ни было, грубоватое остроумие в сочетании с филологизмом, беспощадно дозированная сентиментальность (прекрасная в таких стихах, как «Памяти полярника») и филигранное версификационное мастерство всегда будут выделять голос Лосева среди его современников.

Еще одно достоинство этой книги – возможность проследить эволюцию мотивов его поэзии; например, обращает на себя внимание постоянное возвращение Лосева к собственному имени/псевдониму («Левлосев не поэт, не кифаред», «Вы Лосев? Нет, скорее Лифшиц», «я Lev Loseff», «лифшиц тоже обещал заглянуть», «Ну, что ты цепляешься к Леше» и т. д., примеры можно множить). Никита Елисеев в послесловии к книге пишет: «Лев Лосев – один из лучших поэтических псевдонимов, мне известных. Начать с того, что имя ЛЕВ вписано в фамилию ЛосЕВ. Является, так сказать, ОСью фамилии». Вероятно, это было очевидно и самому Лосеву, а частое возвращение к этому псевдониму – примета одной из ключевых проблем лосевской поэзии: проблемы самоидентификации.

Нас умолял полковник наш, бурбон,пропахший коньяком и сапогами,не разлеплять любви бутоннетерпеливыми руками.А ты не слышал разве, блядь, —не разлеплять.Солдаты уходили в самоволи возвращались, гадостью налившись,в шатер, где спал, как Соломон,гранатометчик Лева Лифшиц.В полста ноздрей сопели мы —он пел псалмы.

Владимир Гандельсман. Видение. СПб.: Пушкинский фонд, 2012

Воздух

Одна из самых цельных поэтических книг за последнее время выросла, насколько можно судить, из цикла «Жизнь моего соседа». В книжном варианте прямое указание на «моего соседа», на другого, снято: знаменательный антижест, который говорит, что Другой у Гандельсмана может быть и Мной (зазор между ними смыкается не всегда: пишущий отстранен от того, чьи слова он записывает, например в одном из первых стихотворений – «По досточке»). Стихотворение за стихотворением проявляется образ человека, с его биографией и переживаниями, кротостью и достоинством. Очевидный гуманистический посыл книги: «Боль, любовь и неловкость, преодоление быта, другое „я“– за вашей стеной». Не могу не процитировать целиком – одно из лучших стихотворений последних лет:

Не поздний вечер. Восемь пятнадцать.Жена ушла спать и прикрыла дверь.Она сумасшедшая. Восемь шестнадцать.На площади за окном отдыхает сквер.Я слушаю ветер. Восемь семнадцать.В него вплетается щебет птиц.Жена любит каждый день просыпатьсяи плыть на работу, где скопище лиц.Она на чулочной фабрике двумя рукамидевять часов шьет целый день,им выдают зарплату иногда коврами,мы отдаленно не знаем, куда их деть.Она садится на пристани в белую лодку,в пять десять отчаливает, пока я сплю.Я поздно лег, я жалел жену-идиотку.Я сам не знаю, как эту жизнь дотерплю.

Олег Григорьев. Красная тетрадь: Рукописи 1989–1991 гг. / Сост., коммент. и вступ. ст. А. А. Скулачева. СПб.: Красный матрос, 2012

Воздух

В 1993 году вдова Олега Григорьева выбросила оставшиеся от него рукописи. Одну тетрадь спас от гибели сосед поэта Герц Фрид, а его внучка в 2007 году отнесла эту тетрадь в издательство «Красный матрос». Молодой филолог Антон Скулачев, изучающий творчество Григорьева, подготовил рукопись к печати, снабдив конъектурами и комментариями.