Книга песчинок. Фантастическая проза Латинской Америки
Шрифт:
Но когда каждый из них побывал на борту чужого судна, они стали испытывать приязнь друг ко другу. Как человек из страны Чжэцзян, так и ветхий годами Амаливак и вновь прибывший Ной были большими любителями выпить. От действия вина, которое привез последний, чичи старика и рисовой водки, которою запасся первый, все они постепенно смягчились духом. Принялись друг друга расспрашивать, вначале несмело, о народе, к которому принадлежал каждый, о женщинах этого народа, о том, как добывается еда. Теперь дождь шел только временами, и то словно бы для того лишь, чтобы небо еще немного прояснилось. Ной, тот, что приплыл в огромном ковчеге, предложил сделать что-нибудь, дабы узнать, все ли растения исчезли с лица земли. Он послал голубя, тот полетел над водами, тихими, хоть и несказанно мутными. После долгого ожидания голубь возвратился, в клюве у него был свежий масличный лист. Тогда ветхий годами Амаливак бросил в воду мышь. После долгого ожидания мышь возвратилась, держа в передних лапах маисовый початок. Человек из страны Чжэцзян тогда отправил в путь попугая, и тот возвратился, и под крылом у него был рисовый колос. Жизнь входила в свою колею. Теперь оставалось лишь получить какое-то повеление от тех, кто неотрывно следит за каждым шагом людей из капищ своих и пещер. Уровень вод все понижался.
Дни
Суда стояли борт о борт, а капитаны были растеряны и не знали, что делать. Воды опускались; горы становились все выше; на горизонте, на фоне небес, очистившихся от туч, снова вырисовывались кряжи. И как-то после полудня, когда капитаны пили, чтобы отвлечься от своих дум и тревог, им возвестили о прибытии четвертого судна. Было оно почти белое, поразительно изящных обводов, с отшлифованными бортами и парусами невиданных в этих краях очертаний. Судно подошло поближе, на палубе появился капитан, закутанный в черный шерстяной плащ. «Я Девкалион [136] ,— были его слова.— Оттуда, где вздымается гора, что зовется Олимпом. Бог Неба и Света повелел мне вновь заселить мир, когда кончится этот ужасный потоп».— «А где вы разместили животных на таком тесном суденышке? — спросил Амаливак. «Про животных мне ничего не было сказано,— отвечал вновь прибывший.— Когда все это кончится, мы соберем камушки — они ведь кости земли,— и жена моя Пирра будет бросать их через плечо».— «Моя жена должна сделать то же самое с семенами пальмы»,— сказал Амаливак. Тут из тумана, поднявшегося над берегами, которые придвигались все ближе, возникла, словно стремясь в атаку, громада судна, почти точь-в-точь такого же, как у Ноя. Умелым маневром члены экипажа накренили судно, переведя его в дрейф. «Я — Утнапиштим [137] — сказал новый Капитан, перескочив на парусник Девкалиона,— от Властителя Вод я узнал, что случится. Тогда соорудил я ковчег и взял на борт, кроме членов моего семейства, образцы всех животных, какие есть на свете. По-моему, худшее уже позади. Вначале я выпустил на волю голубя, но он вернулся, не принеся ничего, что для меня было бы признаком жизни. То же самое произошло и с ласточкой. Но ворон не возвратился; стало быть, нашел еду. Я уверен, что в моих краях, в стране, что зовется Междуречье, остались люди. Уровень воды непрерывно понижается. Пора нам разъезжаться по родным землям. На полях осело много наносной земли, которую воды пригнали из разных краев, и урожаи будут хороши». И сказал человек из страны Чжэцзян: «Скоро откроем мы люки, и животные вернутся на пастбища свои, покрытые жидкой грязью, и возобновится война меж ними, и вновь начнут они пожирать друг друга. Не удостоился я чести спасти род драконов и печалюсь об этом, ибо теперь род сей угаснет. Я отыскал одного лишь дракона, и то самца, без самки, отыскал в северном краю, где пасутся слоны с изогнутыми бивнями, где огромные ящеры откладывают яйца, похожие на туго набитые кунжутные мешки».— «Самое главное — выяснить, сделались ли люди лучше после этой передряги,— молвил Ной.— Немало их, должно быть, спаслось на вершинах гор».
136
Девкалион в греческой мифологии соответствует библейскому Ною.
137
Утнапиштим — герой вавилонского мифа о всемирном потопе.
Капитаны отужинали в молчании. От великой тревоги — в которой никто, однако, не сознавался, которую все затаили глубоко-глубоко в груди,— слезы стояли у каждого в горле. Все они гордились тем, что сочли себя избранниками — помазанниками богов, и вот гордость эта рухнула наземь, ибо оказалось, что богов много, а говорили они своим людям почти одно и то же. «В этих краях, должно быть, есть и другие суда, подобные нашим»,— молвил с горечью Утнапиштим. «По ту сторону окоема, далеко по ту его сторону, есть, должно быть, другие люди, тоже услышавшие глас божий, и плывут они на своих судах с животными на борту. Должно быть, нашлись такие люди в том краю, где поклоняются огню и облакам».— «Должно быть, нашлись такие в Северных Державах, где, говорят, люди на диво изобретательны». В этот миг Глас Того, Кто Сотворил Все Сущее, прогремел в ушах Амаливака: «Отделись от прочих, и пусть воды несут твое каноэ». Никто, кроме Старца, не расслышал грозного повеления. Но со всеми что-то происходило, ибо капитаны поспешно вставали и, не прощаясь, расходились по судам. Каждый нашел свою дорогу в водах, которые бороздились разными течениями и стали подобны речным. И вскоре ветхий годами Амаливак был снова только со своими родичами да со своими животными. «Богов оказалось много,— думал он.— А там, где столько же богов, сколько племен, не может царить согласие, но приходится жить среди раздоров и смут, возникающих по поводу всего сущего в Мире». Боги становились все меньше в глазах у него. Но ему надо было свершить еще одно деяние. Он причалил Огромное Каноэ к неведомому берегу и, сойдя на землю следом за одной из жен своих, повелел ей бросать за спину семена пальмового дерева, которые были у него в мешке. Семена — вот диковинное зрелище! — тотчас же превращались в людей, и те за считанные мгновения росли, росли, из детей становились подростками, из подростков юношами, из юношей мужчинами. С семенами, содержавшими в себе женские зародыши, происходило то же самое. К началу дня берег весь кишел людскими толпами. Но тут какая-то малопонятная история, связанная с похищением одной из самок, разделила толпу на два лагеря, и началась война. Амаливак поспешно вернулся на Огромное Каноэ: только что спасенные, только что созданные человеки убивали друг друга у него на глазах. И судя по боевым позициям, которые заняли они на берегу, избранном для воскрешения рода людского, было ясно, что они уже успели разделиться на две воюющие стороны: жители гор против жителей долины. И у одного выбитый глаз уже висел на щеке; и у другого внутренности уже вывалились наружу; и третьему уже раскроили череп. «По-моему, мы потратили время впустую»,— молвил ветхий годами Амаливак, снимая Огромное Каноэ с якоря.
ФЕЛИКС ПИТА РОДРИГЕС
(Куба)
ЛУДОВИКО
Лудовико Амаро (Сиена, 1600—1648) вставил в текст одного из своих знаменитых трактатов по механике небесных тел несколько абзацев, которые последующими исследователями и толкователями его рукописей были признаны туманными, ибо не имели ничего общего с основным содержанием работы и казались в сопоставлении с ним лишенными всякого смысла.
Абзацы эти выглядят следующим образом:
«Можно было бы утверждать — а так оно на самом деле и есть,— что речь идет об одном шаге, одном-единственном шаге, который надо сделать, чтобы переступить порог. Но где нужно при этом находиться, какой момент нужно для этого избрать (а момент этот должен быть строго определенным), как нужно совершить то единственное движение, от которого зависит все, никто не знает. Место, время и способ действия подчинены, по-видимому, некоему стечению сил природы, настолько беспощадному в своей неукоснительности, что никакое, даже самое малое отклонение не может быть допущено.
Иными словами, совершенно очевидно, что столь чудовищная точность немыслима без какого-то закона, ее обусловливающего. Думаю, что если когда-нибудь нам откроется эта тайна, забытая или же неведомая от века, у нее будут все признаки математического уравнения. И его потрясающая простота. Но мы этой тайны не знаем. И я полагаю, что не узнаем никогда, ибо существует способ сокрытия ее от нас, чья-то неведомая, непреклонная воля. Возможно, это таинственное уравнение построено в измерении мысли, несовместимом с измерениями, доступными для человеческого интеллекта. Попытаемся определить его, сравнив с музыкальной нотой, которая берется в миллион раз выше или ниже того диапазона, какой в состоянии уловить человеческое ухо.
Отсюда со всею логикой вытекает, что стремление разгадать эту тайну — безумное предприятие, ибо она, существуя, как бы и не существует вовсе, коль скоро раскрыть ее невозможно. И я убежден, что всякий раз, когда она оказывалась доступной, виною тому бывал случай, причем случай, действовавший слепо, ибо он выходил за рамки незыблемой закономерности, которой обычно подчиняется случайность».
Этот любопытный текст, который Лудовико Амаро по каким-то необъяснимым причинам вставил в очерк механики небесных тел, где с пристрастием анализировал мнения Кеплера и Тихо Браге [138] выраженные в знаменитых Рудольфовых таблицах, текст, бесспорно вписанный в подлинную рукопись его собственной рукой, не находил никакого логического объяснения.
138
Кеплер Иоганн (1571 —1630) — немецкий астроном, открывший законы движения планет, на основе которых составил планетные таблицы (так называемые Рудольфовы). Тихо Браге (1546—1601) — датский астроном, на основе наблюдений которого Кеплер вывел законы движения планет.
И не нашел бы, если бы мы не узнали, как не знали долгие годы, что Лудовико Амаро втайне занимался изучением времени, его мер и предполагаемых законов. Этот факт был совершенно неизвестен современникам ученого и лишь в 1740 году, почти через сто лет после его исчезновения, стал достоянием гласности благодаря изысканиям, которые проводил в старинной библиотеке Палаццо Стреджи Арриго Боджио, исследователь трудов сиенского астронома.
По словам Боджио, в указанной библиотеке к тому времени, то есть к 1740 году, еще сохранилась связка бумаг, содержащая около сотни рукописных заметок астронома, из которых явствовало, что Лудовико Амаро изучал возможность достичь полного воссоединения временной цепи, «уничтожив,— пишет Боджио, утверждая, что дословно цитирует Амаро,— непроницаемые ячейки прошлого, настоящего и будущего».
Конечно, если текст, обнаруженный среди рукописных страниц трактата по механике небесных тел и признанный туманным, рассмотреть под тем углом зрения, какой сделался возможным благодаря изысканиям Арриго Боджио, он, этот текст, утратит всякую таинственность и станет простым до прозрачности: шаг, от которого, как писал Амаро, зависит все, будет означать тот единственный шаг, который нужно сделать, чтобы преодолеть временной барьер и оказаться в будущем или же в прошлом.
А если остается еще какое-нибудь сомнение, его рассеивает тот же самый Боджио, сообщая нам, что в одной из найденных им рукописных заметок Лудовико Амаро указывает: «Философ Сенека обладал этой способностью (преодолевать временной барьер.— Примеч. Боджио) точно так же, как ею обладал и Нострадамус [139] , причем последний каким-то неизвестным путем сумел необычайно развить в себе эту способность в ее восходящем варианте, то есть устремляя ее в будущее, благодаря чему он и превратился в величайшего ясновидца и пророка всех времен. Да и все пророки, существовавшие в мире, были всего-навсего людьми, которые обладали способностью пересекать временной барьер в ту или иную сторону, а вовсе не магами, волхвами и чудотворцами. Вот почему, вопреки научной вероятности, Сенека в своей трагедии «Медея» смог в первом веке нашей эры предвозвестить открытие Нового Света, а Нострадамус в свое время — поведать о событиях, которые произойдут много столетий спустя».
139
Нострадамус (1503—1566) — французский астролог, врач, прорицатель.
Арриго Боджио являет собой великолепный пример того, с какой легкостью однобокий взгляд на вещи может привести к полной слепоте. Для него Лудовико Амаро был астрономом, внесшим чрезвычайно важный вклад в изучение механики небесных тел. И единственной его целью было продемонстрировать всю значительность этого вклада. Когда Боджио сообщает нам о своем открытии доселе неизвестной стороны в творческом наследии Лудовико Амаро, то есть о том, что сиенский астроном исследовал возможность достичь полного воссоединения временной цепи, он это делает походя, без каких бы то ни было пояснений или же выводов. Он обнаруживает в бумагах астронома, которого изучает с видимым рвением, нечто из ряда вон выходящее; но совершенно очевидно, что, поскольку факты, представшие перед ним, никак не связаны с механикой небесных тел, они не вызывают у Боджио ни малейшего интереса, никак не затрагивают его сознания, можно даже сказать, что остаются незамеченными. Таким образом, прочитав объемистую рукопись его творения «Лудовико Амаро. Его вклад в новое понимание механики небесных тел» (четыреста двадцать восемь страниц большого формата), мы узнаем все, что только можно узнать о Лудовико Амаро в связи с механикой небесных тел. Но остаемся в полном неведении по поводу того Лудовико Амаро, который хотел достичь «полного воссоединения временной цепи, уничтожив непроницаемые ячейки прошлого, настоящего и будущего».