Книга песен Бенни Ламента
Шрифт:
– Ладно.
– Ладно, – повторил Бо и, развернувшись, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
И я не трепался. Ни когда папа вернулся домой и разбудил меня. Ни когда имя Бо Джонсона замелькало в газетах. Я никому не рассказывал о Бо «Бомбе» Джонсоне. И папа тоже никому ничего о нем не говорил. Даже мне. Он умел хранить чужие секреты. Быть может, именно поэтому он всегда имел в чужих глазах вес. Груз людского доверия – бремя тяжелое. Отец мог клясть и поносить Таммани-холл [3] и бейсбол, но никогда ни на кого не стучал. А уж своего друга он тем более никогда бы не выдал. Но, увы, подчас тайное, как бы хорошо его ни скрывали, становится явным. Пожалуй, мне следовало расспросить отца о том, что случилось с Бо. Ведь прошло 20 лет. И сейчас мне наверняка уже можно было об этом говорить.
3
Политическое общество Демократической партии США в Нью-Йорке, действовавшее с 1790-х по 1960-е годы.
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
– Вы слушаете WMCA Нью-Йорка, и с вами снова ток-шоу Барри Грея. В последней программе уходящего года я беседую с Бенни Ламентом – певцом, автором песен, нашим земляком. Мы немного поговорим о ваших корнях, Бенни. Вы родились и выросли в Бронксе. Ваша мать пела, музыка давалась вам легко…
– Это единственное, что давалось мне в жизни легко, – признается Бенни Ламент.
– И с восьми лет вас воспитывал один отец, – довершает Барри. – Он ведь и сам легенда. Джек «Ламент» Ломенто в молодости был боксером в тяжелом весе. И хотя я не видел ни одного боя с его участием, его репутация мне отлично известна.
– Здесь все знали отца, – говорит Бенни. – И он знал всех.
Глава 2
Я не хочу тебя любить
В конце концов я вернулся в «Ла Виту», но отец уже ушел, а Иззи закончил свое выступление. Было два часа воскресной ночи, посетители начали расходиться (хотя в отдельные выходные они задерживались в клубе до четырех утра). В моем гостиничном номере пианино отсутствовало, а мне захотелось поиграть. Я не сомневался, что Терренс разрешит мне побренчать, пока официанты прибираются, а местные прихвостни продолжают болтаться без дела. Терренс руководил клубным ансамблем и каждую ночь покидал заведение последним. Ко мне он всегда проявлял доброжелательность. Правда, как и во всех отношениях в своей жизни, я никогда не был уверен, чем она была продиктована: тем, что он действительно испытывал ко мне расположение и считал талантливым, или тем, что попросту знал, кто я такой. Я же питал к Терренсу искреннюю симпатию.
Мой унылый блюз превратился в вариацию на тему популярной песенки о Бо Джонсоне. «Интересно, а кто-нибудь ее вообще записывал?» – промелькнуло у меня в голове. Песенка нуждалась в паре дополнительных куплетов и аранжировке в духе Джерри Ли Льюиса. Мне по силам было сделать из нее номер, под который люди могли танцевать. И который смогла бы исполнить Эстер Майн. Этакую женскую боевую песнь.
– Что это за мелодию ты наигрываешь, Бенни? – поинтересовался Терренс, разворачивая рукава, будто рабочий день уже был окончен. – Она мне кажется знакомой.
Я ускорил темп и пропел:
– Его зовут Бомбой, не зная, когда он взорвется…
На лице Терренса ничего не отобразилось, и, решив, что он не узнал песню, я продолжил петь. Но уже на следующем такте Терренс опустился рядом со мной на банкетку и остановил мои руки:
– Тсс, Бенни. Вот черт! Я не сразу сообразил, что ты играешь. Иначе я не стал бы тебя спрашивать. Эх, парень, я не слышал это имя с довоенных лет. – Явно разнервничавшись, Терренс оглянулся по сторонам и провел рукой по гладкой голове.
– Я видел Бо Джонсона всего раз, в детстве, – пожал я плечами. – Я раньше часто напевал эту песенку. Меня научил ей отец. И он же рассказал мне о Джонсоне. Они были друзьями, невзирая на соперничество на ринге. А сегодня я с чего-то вспомнил о нем. И эта песенка тут же всплыла в моей памяти. Только и всего.
Терренс покачал головой, но, убедившись, что никто не обращает на нас и на выбранную мной мелодию никакого внимания, расслабился. За угловым столиком с пепельницей и вереницей рюмок сидел Стэнли Тьюнис с радиостанции WRKO. Я было подумал, а не нашептать ли ему на ухо о своих песнях, но потом решил: он слишком пьян и вряд ли вспомнит поутру наш разговор.
– Ты не должен здесь произносить это имя, Бенни, – заявил Терренс.
– Почему?
Прикусив губу, Терренс поскреб рукой по щеке.
– Просто… да, это было, конечно, давно. Но не слишком. Люди еще помнят. А это же клуб Сэла!
– И?
– Сэл не любил Джонсона. В этом все дело. Ты слишком молод, чтобы помнить. Но лучше сыграй что-нибудь другое. Не надо, чтобы здесь звучало это имя.
Нахмурившись, я повиновался. Мои пальцы начали наигрывать песню, которую Эстер Майн исполнила под конец своего выступления.
– Вот это лучше. Да-да! Мне нравится. Я ее слышал, – закивал одобрительно Терренс. – Мо-о-о-жет бы-ы-ыть, – пропел он под мой аккомпанемент, но нервничать не перестал.
– Мы с отцом слышали ее сегодня вечером в чертовски потрясающем исполнении, – пробормотал я.
– Правда? И где?
– В «Шимми». Вы знаете этот клуб?
Мой собеседник снова замер. И мне передалось напряжение Терренса, который все еще сидел справа от меня, не сводя глаз с моих рук.
– Ты слышал Эстер Майн… – произнес он так уверенно, будто сложил воедино все кусочки пазла.
– Да. А вы ее знаете? – Мой вопрос подразумевал целых два: почему Эстер знали не все и почему она пела в таком отстойнике, как «Шимми»?
– Да… Ну да, конечно. Такая у меня работа: знать обо всем и обо всех.
– Но если вы знаете Эстер Майн, то почему она поет не здесь? Лучшего голоса мне слышать не доводилось, а она еще и красотка!
Терренс пристально взглянул на меня, как будто проверял, не проверяю ли его я.
– Она, бесспорно, хороша. Но ребята, с которыми она выступает, не представляют собой ничего особенного. Это семейный бенд… не думаю, что она приняла бы наш ангажемент без них.