Книга песен Бенни Ламента

Хармон Эми

– Бо вправил мне мозги, – повторял отец. – Если бы не он, я бы никогда не остановился. И не было бы Джулианы. Не было бы Бенни. Был бы один бокс.

Впервые увидев Бо Джонсона, я невольно задался вопросом: как отцу вообще удалось уцелеть в том бою? Бо Джонсон был самым огромным, самым сильным мужчиной из всех, кого мне доводилось встречать. Он был даже больше моего отца, а его голос звучал, как орган во время мессы: сильный, глубокий, сочный. Я пытался взять такую же ноту, но она находилась ниже моего регистра.

Через несколько месяцев после смерти матери я проснулся от того, что этот голос, наряду со светом, просочился в

мою спальню сквозь щель под дверью. Я резко спрыгнул с кровати, подумав, будто обрел рай и в соседней комнате находится сам Бог. Вместе с мамой. К доносившимся голосам – знакомому и чужому, высокому и низкому – примешивалось мяуканье. Я распахнул дверь и замер, щурясь от света и пытаясь прикрыть глаза дрожащими руками. Но матери не было. И Бога тоже, хотя незнакомец в гостиной мог вполне оказаться ангелом-разрушителем. От него не исходили лучи света, но он источал силу. У него не было крыльев, но его руки и плечи бугрились мускулами, а шея была толщиной с его блестящую лысую голову. Он сидел, согнув спину, и его голова нависала над громадными коленями. А когда он ее поднял и встретился со мной взглядом, я словно прирос к полу.

– Бо Джонсон, – запинаясь, пробормотал я и потер кулачками глаза, уверенный, что это сон.

– Он знает, кто я? – прогромыхал Бо.

– Знает, – ответил отец.

– Я все о вас знаю, – закивал я. – Я знаю, что вы – лучший в мире боец. Вы даже лучше папы. И вас все боятся.

– Все? – спросил Во.

– Все, – кивнул я многозначительно.

– Мне не следовало приходить. Он разболтает, – повернувшись к отцу, пророкотал Во.

Он выглядел очень уставшим. А позади него на диване лежало сложенное толстое одеяло; похоже, папа предложил ему у нас заночевать. На моих глазах одеяло шевельнулось. Из его складок послышалось тихое мурлыканье. Вот почему мужские голоса перемежались с кошачьими возгласами!

– Ступай спать, Бенни, – указал мне на спальню отец.

– Я не разболтаю, папа. Я ничего никому не скажу, мистер Джонсон, – пролепетал я.

– Бенни, спать!

Я повиновался, прикрыв за собой дверь. Но растянулся на полу так, чтобы подслушать их разговор через щелку под ней. Они все, даже кошка, старались говорить тихо. Но у больших мужчин зычные голоса, а у детей хороший слух. Я, напрягшись, смог расслышать каждое слово, но ровным счетом ничего не понял.

– Это сделал ты, Бо?

– Я не тронул и волоска на ее голове. Но они повесят это дело на меня, как пить дать назначат меня виновным.

Гостиную заполнила тишина. Вероятно, они догадались, что я подслушиваю, и еще больше понизили голоса. Но через несколько минут отец спросил:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Отвези ее к Глории. Передай ей это письмо и деньги. И скажи, что деньги еще будут. Я вернусь, как только смогу. В Гарлеме она станет лишь еще одним ртом. Никто и не подумает к ней присматриваться.

– А они ее искать не станут? – спросил отец. – Родные Мод?

– Не думаю. Им и раньше не было до нее никакого дела. С чего бы им озаботиться сейчас? Они только порадуются, что она исчезла.

Я услышал, как кто-то вышел из квартиры, и бегом вернулся в кровать весь в ужасе. Папа никогда не оставлял меня одного. Когда он работал, за мной приглядывала миссис Костьера. А секундой позже дверь в мою комнату распахнул Бо Джонсон. Натянув на голову одеяло, я притворился спящим.

– Тебе не нужно меня бояться. Я не причиняю вреда детям, – сказал Бо. – Я не делаю больно женщинам и детям, – добавил он, и его голос надтреснул, словно Бо пытался сдержать плач.

– Ты сделал больно моему папе, – возразил я тоненьким голоском из-под одеяла.

– Это другое. Мы договорились делать друг другу больно. Мы бились за деньги. Но твой папа – мой друг. Мой единственный друг. – Голос Бо снова дрогнул.

– А куда он уехал?

– Он мне помогает. Он скоро вернется. А я пока побуду у вас. Я очень устал и мечтаю выспаться. Тебе не надо меня бояться.

– Мистер Джонсон?

– Что?

– Я не проболтаюсь, – пообещал я.

– Я тебе верю, Бенни, – прошептал Бо. – Впрочем, у меня нет выбора. Но если ты проболтаешься, мне ты не навредишь. Мне уже никто не сможет навредить. Если ты проболтаешься, ты навредишь своему папе.

– Вы опять его нокаутируете?

– Нет, не я. Не я.

– А кто?

Бо не сказал мне кто. Он только посмотрел на меня большими темными глазами.

– Ты знаешь, почему твоего папу зовут Ламентом? – спросил он.

– Ламент созвучно Ломенто. Его полное имя – Джек Ломенто. Ламент – это прозвище.

– Все так. Но ты знаешь, что оно значит?

– Нет.

– «Ламент» значит плакать, причитать, горевать. Когда твой папа боксировал, его кулаки заставляли взрослых мужчин плакать.

– Но не вас.

– Не меня. А ты знаешь, почему меня зовут Бомбой? – спросил опять Бо.

– Его зовут Бомбой, не зная, когда он взорвется, – тихо пропел я.

Бо улыбнулся, удивив нас обоих. Это была замечательная улыбка. Очень красивая. И мой страх ушел.

– Ты знаешь эту песню, – заметил Бо.

– Я люблю песни, – сказал я.

– Я тоже. А ну, спой ее целиком.

И я спел ему всю песню.

Его зовут Бомбой, не зная,когда он взорвется.Его зовут Бомбой, он в Гарлемекруче всех бьется.Его зовут Бомбой, потому чтобольшой он и громкий.Его зовут Бомбой – берегитесвои перепонки!Можно мир обойти, но такого бойца не найти.Если жизнь дорога, не вставай у него на пути!

– Все так, – сказал Бо. – Вижу, ты действительно знаешь, кто я такой.

Я широко зевнул. Стоило страху отступить, как меня начал одолевать сон. Но Бо не закончил.

– Это песня. Но меня зовут Бомбой вовсе не поэтому. Это прозвище мне дала мама еще до того, как я занялся боксом.

– Почему? – снова зевнул я.

– Я разрушал все и везде. Примерно с твоего возраста. Она окрестила меня Бомбой, потому что я все, к чему притрагивался, превращал в дрянь. А ты, Бенни, продолжай петь. Пой все что хочешь. Пение тебе не навредит, и неприятностей ты с ним не наживешь. А вот болтать лишнего не надо. Ради своего отца, Бенни, не трепись!