Книга пути
Шрифт:
Тут она сказала без всякого перехода:
— Но вы не знаете, кто я. Простите! Меня зовут Мануэла Франческа Мария де Перейра. Меня можно звать просто Нуэлой. Вас я знаю. Вы Яков Бомпер.
— Откуда вам известно мое имя?
— Я видела ваш портрет в газете и читала ваше интервью.
— Да, это было, — сказал он не без удовольствия.
— Нет, посмотрите, что делает эта негодяйка! — снова закричала она. К обезьяне подбиралась по карнизу другая, и при виде соперницы владелица пудреницы и зеркальца засунула их под хвост и села на них, а помаду запихала за щеку.
Бомпер, скрывая смех, взглянул на Нуэлу другими
Синяя записная книжка была раскрыта, и в нее было занесено посещение Шри-гуши с соответствующими комментариями и знакомство с Нуэлой. Бомпер писал: «Она очаровательна. В ней есть что-то от дикого зверька и искра древней цивилизации, занесенной на индийский материк воинственными соратниками Васко да Гама. Она родилась в Гоа, который только недавно перестал быть колонией. Она из португальской старинной семьи. Ее мать — знатная индианка, а отец — богатый негоциант, умерший на Майорке, где он жил с ее матерью. Она так простодушно рассказывала о своем детстве под старыми баньянами среди ручных попугаев и серн. Ее в семье почему-то прозвали Жузекой. Она приехала из Англии, где учится, навестить свою тетю и задержалась у знакомых и у друзей, каких у нее много в Дели. Она болтала так вкусно, так наивно,что от прежней ее злости ничего не осталось. Мы говорили о нравах животных. За завтраком, мы завтракали вместе, она смеялась проделкам этих маленьких лукавых хищниц обезьянок, которые, влезая в открытые окна номеров с карниза, похищают всякие предметы. Слуги вернули Нуэле отнятые у обезьянки помаду, пудреницу и зеркальце. Помада была негодна к употреблению, пудра переменила цвет от соприкосновения с обезьяньей мордочкой, но зеркальце было цело. Оно было воспоминанием, и поэтому Нуэла была рада, что оно вернулось к ней.
Я рассказал Нуэле за ужином (мы вместе ужинали), что был в Париже свидетелем, как три обезьяны, считающиеся художниками, рисовали портрет восемнадцатилетней мисс Португалии, и это было очень мило. Они заглядывали в мольберты соседа и срисовывали то, что там было изображено фантазией их коллег. Они не были реалистической школы, но сама мисс Португалия чем-то походила на Нуэлу. Мой комплимент пришелся ей по душе. В ней есть очарование, а ее душные черные волосы — опьянение. В ней есть все, что нужно европейцу от дочери Индии и европейского юга. В конце концов моя мать была итальянкой и тоже из мест еще южнее Португалии...»
Он писал: «Виделся со Шведенером. Были в гостях у его приятеля. Он советует ехать в Непал. Там есть снежный человек и далай-лама, бежавший туда из Лхасы. Из этого сочетания может получиться кое-что интересное. И там можно узнать про какую-то таинственную страну Шамбалу, в которой никто не умирает. Боюсь, что это скучно, но можно попробовать».
Через несколько дней после первого посещения Шри-гуша пришел поздно вечером, когда Бомпер уже собирался спать. На этот раз он был мрачен и даже волосы его были всклокочены. Он имел вид тайного убийцы. Бомпер хотел было прогнать его, ссылаясь на поздний час, но Шри-гуша был так взволнован, что Бомпер молча
Шри-гуша начал глухим, невеселым голосом:
— Я много думал о нашем разговоре и должен принести свои глубокие извинения: я не понял всей глубины исканий такого большого писателя и знатока душ, как Бомпер. Теперь я хочу загладить свою вину и ошибку. Но теперь с вашей стороны, — сказал он. — нужна полная серьезность и даже клятва.
— Клятва в чем? — скучно спросил Бомпер. — Опять какое-нибудь предложение? Я хочу спать!
— Если вы дадите клятву, что никто никогда об этом не узнает, я открою вам одну тайну, и она вас обогатит духовно, даст вам тему, какой еще не было ни у кого!
— Подумай, что ты говоришь, Шри-гуша. Ты даешь тему, чтобы я писал о тайне, и в то же время берешь клятву, чтобы я ни единым словом не выдал эту тайну.
— Вы, — сказал Шри-гуша, — в Индии не откроете никому этой тайны, а в Европе, где вы об этом напишете, это примут за ваше изобретение, и вам будет честь и слава...
Бомпер почесал нос. Его начала привлекать эта нахальная уверенность Шри-гуши.
— Но я должен знать, в чем дело. Давать клятву просто так — это похоже на розыгрыш.
Шри-гуша молитвенно сложил руки.
— Если не будет клятвы, ничего не будет.
Бомпер подумал, что для него, собственно говоря, для человека, лишенного всех предрассудков, что стоит произнести несколько ничего не значащих слов. Но Шри-гуша сказал:
— Если вы нарушите клятву, вы умрете.
— Меня убьют? — спросил Бомпер равнодушно. — Ты убьешь меня?
— Не знаю, — уклончиво ответил Шри-гуша. — В этом деле все, кто прикоснется к нему, отвечают своей жизнью. Это серьезно, иначе бы я не пришел к вам.
— Чем же клясться? Имей в виду, что я неверующий, и отдельного бога для меня, как и вообще всех богов, не существует. Чем же мне клясться?
— Клянитесь своей жизнью!
— Шри-гуша, это мне не нравится. Я боюсь, что за этим нет ничего серьезного и я буду просто смешон перед самим собой. Конечно, о таком смешном поступке никому не расскажешь. Так как?
— Клянитесь! — упорно повторял Шри-гуша.
Бомпер вынул свою синюю записную книжку, положил ее перед собой и сказал, на этот раз без иронии:
— Положа руку на эту книжку, где все мои замыслы представляют для меня священную землю будущего, моей новой книги, клянусь своей жизнью хранить тайну о том, что услышу от человека по имени Шри-гуша! Хватит? — спросил он, убирая книжку в карман.
— Нет, — сказал Шри-гуша. — Добавьте: «...зная, что разглашение тайны—моя смерть!»
— Хорошо! — Бомпер криво усмехнулся. Несмотря на то что он хотел уверить себя, что все происходящее — дурной спектакль, он чувствовал присутствие какого-то волнения. — Хорошо, — сказал он, — зная, что разглашение тайны — моя смерть!
— Теперь все, — сказал Шри-гуша. Он стал надменен и, глядя безжалостными глазами, произнес тоном заговорщика: — Теперь сядьте ближе. Слушайте меня внимательно. Это ритуальная тайна. В нее посвящены немногие. Вы первый из европейцев, который узнает про это. Вы видели на днях, как из комнаты одной женщины в этом отеле обезьяна похитила зеркальце, пудру и помаду...
— Я ничего не понимаю, — сказал растерянно Бомпер. После торжественности клятвы переход к простой мартышке показался ему чересчур странным...