Книга Розы
Шрифт:
Роза закрыла глаза. Она чувствовала, что ее прежняя жизнь разорвана в клочья, как обрывок газеты, катящийся по полу вагона. Началось новое существование. Прыжок во тьму, в полную неизвестность.
Глава двадцать четвертая
Краснокирпичное викторианское здание детского сада № 237 еще десять лет назад окружала фигурная железная решетка, за которой поколения детей играли в нетбол [31] , классики и пятнашки на асфальтированном дворе. Теперь, как и весь остальной качественный металл, ограду перевезли
31
Женский вид спорта, разновидность баскетбола.
Прозвенел звонок, дети выскочили из здания и стали виться вокруг своих матерей, как яркие жуки вокруг медленного стада коров. Клар действительно называли милъхмедхен, молочницами, или, грубее, — кухфрауэн, женщинами-коровами, из-за обязанности регулярно сцеживать избыток грудного молока в бутылки для отправки больным детям на континент. Не выполнявшим квоты урезали пайки, отчего молока у них становилось еще меньше, поэтому единственное, что им оставалось, — родить еще одного ребенка.
При виде Розы лицо Ханны расплылось в улыбке, обнаружив новые просветы между зубами.
— Тетя Роза! Что ты здесь делаешь?
— Мама попросила меня тебя забрать!
— Угостишь вкусненьким?
— Да.
Незадолго до этого, вернувшись домой, Роза первым делом сорвала с себя одежду и, склонившись над раковиной, стала яростно тереть кожу кусочком серого мыла, пытаясь навсегда избавиться от следов своего пребывания в УБС. Переодевшись в свежие юбку и блузку и накинув макинтош, она позвонила Селии и предложила забрать Ханну из детского сада.
— А почему ты не на работе? — поинтересовалась сестра.
— Подготовка к коронации.
— Везет же тебе! Ну что ж, это очень даже кстати, я наконец-то смогу заставить нашу грешу почистить столовое серебро. Ужасная лентяйка, а мне столько всего нужно успеть сделать до воскресенья, просто ужас, да еще подруги приходят сегодня на чай. Ты же знаешь Джуди и Летти, правда?
Роза их знала и предпочла бы никогда больше с ними не встречаться. Ей просто панически хотелось немедленно увидеть Ханну. Коснуться тонкой, как у гусенка, детской шеи, нежного, почти невидимого пушка на щеке. Раствориться в детской невинности, взять доверчивую ручку и снова почувствовать себя нормальным человеком. А еще почитать племяннице их тайные рассказы и укрыться от внешнего мира в детском королевстве.
Ханна вприпрыжку бежала с ней рядом, ведя рукой по стене и тыкая пальцами в дырки и выбоины.
— Почему она вся в дырках?
Стена пестрела шрамами, оставшимися от пуль и шрапнели.
— Просто старая.
— Старое — плохо, — задумчиво откликнулась Ханна.
Одна из фраз, заучиваемых детьми в школе. «Старое — плохо».
Ближе к концу улицы стена была разбита сильнее, в одном месте штукатурка полностью отвалилась, изрешеченная яростным шквалом сосредоточенного огня. Стену никто не собирался ремонтировать — какой смысл? — и оголенный растрескавшийся красный кирпич зиял, как незатянувшаяся старая рана. Роза глядела на россыпь выбоин как на иероглифы древнеегипетской гробницы, гадая, о какой трагедии они повествуют. Впереди у самой стены пламенело желтое пятно: дорожка тюльпанов на тротуаре — и сердце сжалось в груди.
Ow.
Но спешащие по своим делам горожане уже успели пройтись по цветам, втаптывая их в уличную грязь, и не пройдет и часа, как эта яркая красота исчезнет.
Джуди Ледбеттер и Летти Ходжес, как и все подруги Селии — утомительно разговорчивые гели, — мало чем интересовались, кроме своих мужей и детей. Внешне обе сильно уступали Селии, чем, возможно, ей и нравились. Джуди преждевременно оплыла, щеки и подбородок неумолимо стекали на ее черепашью шею, Летти же двигалась в противоположном направлении, становясь все острее и тоньше, как старый кухонный нож. Раньше, при старом режиме, они стали бы ревностными поборницами Женского института и ежемесячно посещали бы собрания в пронизанной сквозняками церкви, обсуждая вечные вопросы: заготовки на зиму и воспитание детей. Самым ярким событием года служил бы ежегодный прием на летней выставке Королевской академии с благотворительным базаром, а границы цивилизованного мира ограничивались бы теннисным клубом, благотворительными распродажами, школой и конторой мужа.
Теперь, когда Женский институт запретили как преступную организацию и заменили принудительным вступлением в Лигу женщин и Службой по делам материнства, единственным способом без помех обменяться последними слухами стало хождение друг к другу в гости.
При появлении Розы женщины пронзили ее любопытными взглядами.
— Давно тебя не видели, Роза, ты вся в работе, — заметила Летти, обладательница маленьких черных глазок и напоминающего вороний клюв носа.
— Напряженное время. Ненормированный рабочий день.
— Ты придешь на нашу соседскую вечеринку?
— Я вся в нетерпении.
— У тебя усталый вид, — подала голос Джуди, укоризненно хмурясь. — Что нового?
С чего начать? Что накануне вечером она отказалась от предложения руки и сердца? Или что после этого всю ночь просидела скорчившись в тесной подвальной камере УБС, а утром трепетала перед Эрнстом Кальтенбруннером с его хлыстом? Или что сейчас, изнемогая от усталости и страха, пытается понять, в чем, собственно, смысл ее существования?
— Видела недавно короля и королеву. В Вестминстерском аббатстве.
Эти слова мгновенно наэлектризовали атмосферу. Все трое напряглись в нетерпении, точь-в-точь как дети, которым пообещали конфету.
— И какая же она? Величественная?
Всех всегда интересовала Уоллис. Про короля никто не спрашивал. Бедняга вызывал не больше эмоций, чем его камердинер.
— Еще бы. — Чашка Джуди застыла на полдороге к губам. — А ты далеко от нее стояла?
— Рукой подать.
— Представляю… Она, наверное, чертовски красива.
— Очень элегантна, ничего не скажешь.
— А я только что всем показывала вот это, — встряла Летти, и, покопавшись в сумочке, извлекла памятную тарелку в честь короля и королевы: напоминающий восковую фигуру мужчина и худосочная гейша на низкокачественном фарфоре. — Настоящее искусство. Не для стола.
— Они оба такие красивые, — засюсюкала Селия. — Как жаль, что у них нет своих малышей.
После этого замечания в разговоре наступила минутная пауза. Тот факт, что Эдуард и Уоллис станут последними Виндзорами, обычно не обсуждался. Официального запрета не существовало, однако это не означало, что кто-нибудь осмелится открыто строить предположения о том, что произойдет, когда их не станет. Возможно, их место займет древняя ветвь германской королевской семьи, как Ганноверская династия в XVIII веке? Или, что выглядело более вероятным, британской монархии позволят тихо зачахнуть и умереть?