Книга с местом для свиданий
Шрифт:
— Ну, хорошо, согласна, мне не неприятно.
— А зачем вы тогда так держитесь... Не избегайте его... Он такой человек, на взгляд которого можно опереться... Детка, это не так уж мало... Это все... Это любовь... Бог заботится о том, чтобы завтра вам, как это говорится, не пожалеть... Елена, если ему удалось увидеть вас здесь, то как же он будет смотреть на вас там... Ну вот, теперь пообещайте мне, что завтра вы не спрячете руки, когда он на ваши руки... Когда он на ваши руки...
— Посмотрит? Госпожа Наталия, вам опять стало хуже, ложитесь, надо отдохнуть.
— Нет, пока вы мне не пообещаете... Нет, пусть даже мне придется пальцами держать себе веки открытыми...
— Обещаю, только ложитесь.
— Значит, так... Договорились... Закутайте меня... И обязательно разверните сетку от комаров... Если я во сне что-нибудь буду говорить, завтра мне расскажете...
— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь...
Шлепнулись на пол тапки. Послышалось шуршание постельного белья. Потом кто-то дунул на свечу, колеблющийся стебелек света увял. И потом — продолжительная тишина. А потом Елена начала шепотом повторять выученное. Адам не смел пошевельнуться, в его ушах звучали слова девушки, подтвердившей старой даме, что его взгляды ей нравятся, что они ей приятны.
— Страдательный залог. Passive voice. Страдательный залог могут иметь только переходные глаголы. Страдательный залог означает, что подлежащее не совершает действия, а действие, которое мы выражаем глаголом, совершается над подлежащим. The boy was beaten to death (Мальчик избит до смерти). Активное предложение можно превратить в пассивное, если поставить глагол в страдательный залог, в результате чего предмет активного предложения становится подлежащим пассивного, а перед подлежащим активного предложения ставится предлог by. Активное предложение: I wrote this letter (Я написал это письмо). Пассивное предложение: This letter was written by me (Письмо было написано мною). Непереходные глаголы могут стать... — Голос ее становился все тише и тише, молодой человек спустился по лестнице только после того, как убедился, что девушка заснула.
65
Благодаря изобилию высоких окон видимость в музыкальном салоне была вполне приличной. Он выбрал один из расставленных полукругом стульев, поставил его возле стройного музыкального инструмента, вытащил из-за пояса тетрадь и стал записывать все, что можно было сказать об арфе, все, что он видел своими глазами и что узнал от госпожи Наталии, как можно подробнее. Так как ему было нечем ее измерить, он встал и сравнил ее со своим ростом. Около ста восьмидесяти сантиметров. Имеет форму треугольной рамы. Небольшое основание или пьедестал для педалей, словно создатели арфы веками стремились к тому, чтобы она была как можно меньше связана с земным, как можно меньше с ним соприкасалась. От основания, совершенно вертикально росла полая внутри колонна, богато украшенная растительным орнаментом, особенно вокруг вершины, которая называлась головой и была сделана в стиле коринфских колонн. Под углом к колонне тянулся резонатор, закругленный снизу и изготовленный, судя по тому, как он выглядел, из палисандра, с пятью прорезями, отдушинами. Верхняя часть резонатора, дека, была из елового дерева, а от ее центра шла узкая, с небольшими отверстиями, планочка, через которую проходили струны, натянутые и укрепленные с помощью колков. Но своей поэтической наружностью арфа была обязана в первую очередь шейке, третьей, верхней, стороне, которая соединяла колонну с резонатором, она была изогнутой и напоминала горизонтально лежащую букву S. Через шейку были продеты колки. Одно целое с шейкой составлял мост, в котором находилась верхняя часть механизма, связанная через полость колонны с педалями на подножии. Нажимая на педали или отпуская их, можно было с помощью системы из десятка медных колесиков извлечь из струн по три тона разной высоты. Основная настройка арфы осуществляется по диатоническому Цес-дуру. Если все педали находятся в среднем положении, получается Це-дур, в нижнем — Цис-дур. Комбинация различных положений отдельных педалей может дать любую другую гамму, кроме хроматической. Диапазон тонов арфы составляет шесть с половиной октав. Общее число струн сорок восемь. Все ц-струны красного цвета, а все ф-струны синие. Одиннадцать самых нижних и одновременно самых длинных, басовых струн имеют шелковую основу, обмотанную серебряной нитью. Остальные струны сделаны из кишок и очень чувствительны, они легко лопаются, расстроить их может даже сквозняк, подъем или падение температуры воздуха, резкая смена настроения играющего на инструменте...
Вот так, торопливо лепя слова, записывал Адам Лозанич, и арфа занимала страницу за страницей текста, ночь проходила, в тишине слышался лишь шорох кончика карандаша по бумаге, да время от времени, когда молодой человек
И наконец настал момент выразить словами самое невыразимое — музыку. Адам принялся открывать окна, руководствуясь исключительно интуицией, сначала осторожно, чтобы не слишком натянулись или ослабли струны, чтобы они не запутались. А потом, как и объясняла ему госпожа Наталия Димитриевич, подчинил свои действия движениям ветра. Описывал их как слитные, более быстрые или медленные глиссандо. Как компактные аккорды в коротком, быстром звучании, называемом arpeggiato. И другие аккорды, в которых тона звучат одновременно, резко, stappato. И тихие, лирические флажолеты. Остановку вибрирования струны непосредственно после резкого касания ее, в результате чего возникают стаккато-тона. Lascair vibrare, если нужно, чтобы одна или несколько струн свободно дозвучали до конца, до своего естественного умолкания. Способ извлечения звуков bisbigliando, то есть попеременными касаниями, создающими эффект мягкого шепота. И непосредственно, совсем рядом с резонатором, alla cassa, когда звуки своей остротой напоминают звучание чембала. Затем con sordino, короткий, шуршащий тон, получившийся тогда, когда ветер вплел в струны принесенную откуда-то полоску бумаги. Timpanato, полными, резкими ударами по группе струн, дававшее хриплый звук, похожий на звук тимпана...
Часть складывалась с частью, композиция с композицией. Медленно. Арфа отклонялась назад и, конечно, упала бы, если бы ветер не подставлял плечо, если бы у него не было искусных рук. У него были мягкие подушечки пальцев, у него были ногти, которыми он мог вцепиться в бешенстве, мог причинить боль, оторвать, выдрать из сердцевины, он умел ласково сплетать пальцы, нежно перебирать, на мгновение многозначительно останавливаться, а потом снова приниматься неутомимо веять, он умел накрыть одним движением один тон, как ладонью накрывают бабочку, и тут же из-под ладони, как по волшебству, вылетает сотня других... Музыка становилась все более полной. Автор романа, Анастас Браница, мастерски рассчитал размеры помещения, в котором должна была звучать музыка, все углы, потолок и стены, все было на службе законов акустики, но прекраснее всего, яснее всего слышна была она где-то в другом месте, должно быть, там, где находилась душа юноши...
Адам Лозанич не знал названий всех композиций, которые он слушал в ту ночь в книге, полной лунного света и восточного ветра. Он не умел низать ноту за нотой, так что ему оставалось лишь записывать в тетрадь свои чувства при каждом новом соотношении открытых и закрытых оконных створок. Он утешал себя тем, что так все-таки сможет хотя бы приблизительно передать музыку. Сколько же всего пришлось проделать здесь Анастасу Бранице, если Адам с одним только словом «арфа» бьется уже несколько часов, всего лишь переписывая отдельные фрагменты...
По мере приближения рассвета ветер словно привлекал к своему музицированию на арфе и другие инструменты — с разных сторон слышался зов кларнета, мрачный фагот, низкие звуки рога, а то вдруг вступал экзотический гобой, духовые звучали все слаженнее и мощнее, в них вплетался и человеческий голос, со стороны реки доносилось журчание рояля, а на самой утренней заре, когда в саду начали пробуждаться птицы, звуки переросли в настоящий концерт для флейты и арфы, похожий на вдохновенные композиции Моцарта...
Возродившийся день нес с собой новую радость, но и новые тревоги. Было опасно оставаться на этом месте, здесь в любой момент мог кто-нибудь появиться и обнаружить его. И все-таки он сумел кое-что сделать, кое-что спас, утешал себя Адам Лозанич, пряча тетрадь под выпущенную поверх джинсов рубашку, а потом, как и было ему приказано, изъял из переплетенного в сафьян романа всякое упоминание об арфе. Музыкальный салон оглох. Солнце от рассвета передвигалось к утру, молодой человек подумал, что нет смысла так ненадолго возвращаться в свою комнатушку, и, решив отдохнуть тут же, на месте, свернулся калачом прямо на голом полу.
66
Он изрядно опаздывал. И при этом не выспался. Спина болела от неудобного положения, ведь он читал, увлекшись романом, почти тридцать тамошних часов с небольшими перерывами.
— Адам! — услышал он детский голос, когда, срезая путь, направился по тропинке в сторону стеклянного павильона, где в этот день в соответствии с договоренностью его должны были ждать заказчики.
Он оглянулся. Нигде ни души, но стоило ему торопливо двинуться дальше, как зов повторился: