Книга с местом для свиданий
Шрифт:
— Адам! Мы здесь, наверху!
Когда он поднял взгляд, ему было на что посмотреть. На первой же толстой ветке ближайшего к нему каштана, полузакрытые крупными листьями с выступающими жилками, сидели двое из троих Стонов. Девочка и ее отец.
— Бог в помощь! — снова первым приветствовал его мужчина.
— В помощь и вам... — растерялся молодой человек от такой странной картины. — А что вы там делаете?
— Отдыхаем, — ответил мужчина.
— Немножко отдыхаем от тени, — добавила девочка, болтая в воздухе худыми ногами.
И действительно, тень мужчины и девочки, по размеру во много раз превосходившая их, лежала, свернувшись клубком рядом со стволом, один ее край то и дело пытался вползти по стволу, но это ему не удавалось, и он соскальзывал вниз.
— Сами
— Сейчас она ничего не может нам сделать, — показала девочка на очертания скорчившейся на земле тени.
— Конечно, не может, вы в надежном месте, — Адам постарался придать своему голосу побольше уверенности, решив, что нужно будет как можно точнее зафиксировать на бумаге и эту встречу, и разговор, чтобы хотя бы сохранить их, если уж он не может сделать для этих людей чего-то большего.
Это была еще одна причина того, что он заметно опоздал. Заказчиков он застал в плохом настроении. Не скрывая раздражения, они ждали его возле куска красноватого порфирита правильной формы со сторонами приблизительно полсажени на полсажени, который был закреплен на некоем подобии деревянной подставки на высоте человеческой груди в самом центре стеклянного павильона, где больше не осталось никаких следов пребывания профессора Он догадался, в чем дело, когда увидел подготовленные к работе инструменты и один-единственный стул, так что последовавшее требование прозвучало не так уж неожиданно. Нужно было сделать бюст госпожи. И разумеется, — дальше объяснять ему не было необходимости — бюст установят на освободившемся месте, на постаменте в той части парка, которая устроена наподобие ренессансного лабиринта. Новый бюст, который займет место того, разбитого, куски которого он заметил при первой встрече с профессором Тиосавлевичем.
— Считайте эту задачу важнейшим участком вашей работы здесь! — произнес мужчина, впрочем, он мог бы этого и не уточнять. Теперь Адаму полностью открылась цель всех его действий, всех требовавшихся от него исправлений в романе Анастаса Браницы.
Сколько бы женщина ни пыталась держаться как можно свободнее, готовясь позировать, чтобы он мог наметить основные пропорции бюста, ей не удавалось скрыть свое недовольство опозданием молодого человека и смягчить уже знакомое ему надменное выражение лица. Но, в конце концов, это не мое дело, думал Адам, то отступая на шаг, то снова приближаясь к камню, чтобы нанести на него основные линии плеч, шеи и контура головы. Его дело передать портретное сходство с моделью, как и сказал заказчик, убеждал он самого себя, осторожно нанося удары по глыбе, — порфир сначала сопротивлялся, инструмент скользил по поверхности, роем взлетали искры, рассерженный отклик камня вызывал испуганное позвякивание стекол павильона. Угадать и соблюсти правильное соотношение легкости и тяжести — вот в чем тайна всего существующего в мире, в том числе и тайна этого ремесла, размышлял молодой человек, взмахивая то сильнее, то слабее. Только спокойно, терпеливо, истинные линии где-то здесь, нужно просто нащупать их, то так, то сяк примерялся он долотом. Лишнее можно убрать и одним резким ударом, но тогда возрастает опасность отколоть, причем навсегда, и то, что составляет сущность. Нужно все предусмотреть, подойти со всех сторон, сжиться с миллиарды лет каменевшими мыслями порфира, войти в ход его размышлений и только тогда сообразовать с ними действия. Перевести их.
Когда долото откололо первые крошки камня, которые с тупым звуком скатились ему под ноги, Адам Лозанич каким-то особым чутьем понял, что ему удалось найти с камнем общий язык, что между ними сложилось первое доверие. Он понял, что порфир не будет больше упрямиться, но понял и то, что не должен его обманывать, принуждать к чему-то противному его природе. И дальше они уже работали в согласии, облако пыли вокруг них становилось все больше, случалось, что молодой человек даже переставал видеть свои руки или
— И всего-то! Неужели нельзя работать быстрее? — разочарованно заявила госпожа, очередной раз зайдя в павильон и застав каменную глыбу обработанной всего лишь до состояния «матрешки», то есть в самых общих очертаниях, лишь приблизительно напоминавших контуры груди, шеи и головы.
Он не отвечал. Молча брался то за молоток, то за то или иное долото, то за резец, выявлял углы, снимал каменную массу, искал подходы к выступавшим местам, к выраженным точкам лба, скул, носа, подбородка, ключиц... За «гребень» — разновидность зазубренного долота он взялся далеко за полдень, и из камня показался зачаток предчувствия.
— Продолжим завтра, — резко обронил он, откладывая инструмент, не вполне уверенный, что именно заставляет его сделать паузу — усталость или желание отложить окончательное открытие, продлить подольше наслаждение предчувствием.
— Стойте, вернитесь... — слышал он у себя за спиной, но впервые ему было безразлично, как госпожа истолкует его упрямство.
67
Вода лилась по его лицу, стекала по груди, животу, бедрам, голеням и лодыжкам и, закручиваясь водоворотом, исчезала в забранном никелированной решеткой отверстии и дальше в подземных стоках миллионного города. Эх, если бы она могла смыть с него не только слипшуюся от пота каменную пыль, но и зуд вины, если бы можно было этой водой смыть не только этот слой грязи, но и его легкомысленное согласие произвести исправления в загадочном романе, если бы она могла помочь ему смыть с себя угрызения совести. Или еще не поздно ему самому сделать это? Самому, то есть единственным способом, каким только и можно это сделать.
— Да, так только и можно это сделать... — громко подтвердил Адам Лозанич собственные мысли, вытирая голову в крошечной ванной комнате своей наемной квартирки, одеваясь во все чистое, все явственнее вычленяя, что же это такое, что можно сделать.
И сделать немедленно. Вряд ли у него осталось много времени. Пройдет самое большее день-два, и заказчик потребует назад свою переплетенную в сафьян книгу, — мысленно прикидывал он, снова засовывая за пояс джинсов тетрадь, затачивая карандаши и обдумывая, с какого места взяться за дело, то есть продолжить то, что он уже начал, описав арфу и встречу со Стонами... Без сомнения, не зазвони телефон, колебался бы он недолго.
— Алло, Лозанич?! — узнал он голос редактора журнала о туризме и природе.
— Да, это я.
— Ну, ты дождешься у меня, Лозанич. Дождешься! Когда я до тебя доберусь, ты самого себя не узнаешь. У меня на столе лежат подготовленные к сдаче в типографию тексты для нового номера «Наших достопримечательностей». Для праздничного издания! На первой внутренней странице моя редакционная статья! Ты помнишь, Лозанич, эту статью?
— Конечно. Неужели вкралась какая-то ошибка?
— Нет, ничего не вкралось! Ты умышленно внес исправления в мой текст! У-мыш-лен-но! Ты его сократил! И дописал всякую отсебятину! — кричал человек на другом конце провода.
— Но я был вынужден, у нас не живут северные олени...
— А кто ты такой, чтобы рассуждать об этом? Кто?
— Но я повторяю...
— Молчать! Как ты только посмел?! А я тебе так доверял. Понимаешь ты это, доверял! Счастье, что перед тем, как отправить в типографию, я еще раз все посмотрел!
— Делайте что хотите. Но то, что было написано, неправда. У нас нет...
— Неблагодарный! Про гонорар и думать забудь! Да какой гонорар, забудь про эту работу! Хватит с меня твоих умствований! Чтоб я тебя никогда больше не видел в моей редакции! Что, думаешь, я не найду такого, как ты? Найду и получше! Журнал «Наши достопримечательности» больше в тебе не нуждается!