Книга секретов
Шрифт:
– Как только мы выберемся из этого полотна, Олдос тут застрянет, точно так же, как раньше. На самом деле, я бы даже сказал, что нам повезло: все повернулось так, что нам представился шанс благополучно выбраться отсюда, поймать самозванца и снова устроить все как надо. – Горацио вновь пустился вперед быстрой рысью. – Поверь мне, уж стоит мне наложить лапы на этого вторгшегося…
Но прежде чем Горацио произнес еще хоть слово, раздался резкий щелчок, и Олив с Горацио оба провалились сквозь папоротник в спрятанную под ним глубокую яму. В голове у Олив едва успел раздаться крик: «Это ловушка
– Ну почему же мы раньше не заметили эту яму? – выдохнула Олив, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.
– Потому что раньше ее тут не было, – ответил Горацио. Будучи котом, он приземлился на все четыре лапы и теперь прохаживался туда-сюда, уставившись на затканный орляком выход из ловушки далеко вверху. – Ее здесь нарисовали! – Горацио поднял лапу, на которой отпечатался мазок свежей коричневой краски. – Замаскировали. Западня.
Олив одним движением встала на ноги. Не обращая внимания на исцарапанную спину (которая настоятельно требовала, чтобы Олив снова легла, и на этот раз лучше бы на живот), она вытянулась по каменистой стене как можно выше, пытаясь достать до края ямы. Выход был на пару метров выше кончиков ее пальцев. Олив подпрыгнула – но все равно не могла достать до края.
– Может, ты сумел бы забраться по моим рукам, – сказала она коту. – Или я могу тебя подбросить.
Глаза Горацио раскрылись шире.
Но прежде чем Олив успела его взять, над краем ямы раздался голос:
– Боюсь, это не сработает.
По покрову орляка прошла тень. Мгновение спустя через прореху в зелени на них уже смотрел оборванный юноша из леса. Его лицо исказилось в медленной, хищной усмешке, и вдруг Олив увидела, что разница между этим симпатичным молодым человеком и ужасающим портретом на чердаке не так и велика.
Парень (Олдос МакМартин, напомнила себе Олив) держал в руках кисть и бутылку краски. Олив припомнила стеклянный стук, с которым кожаная сумка упала на пол домика. Что-то не менее большое и тяжелое с таким же стуком упало на дно ее желудка.
– Я не склонен позволить одной маленькой девочке и одному непослушному коту стоять на пути у моей семьи, – произнес Олдос и окунул кисть в бутылку. Несколькими быстрыми росчерками от земли к нарисованному воздуху он набросал зазубренный, ветвящийся силуэт, и еще один, и еще, пока наконец яму не окружили невысокие черные деревья.
– Не лучшая моя работа, – сказал он, – но я несколько спешу. И говоря о скверных работах – я ведь встречался с твоими портретами, Олив… – Олдос сделал паузу, чтобы с улыбкой покачать головой. – Что за жалкие экземпляры. Не уверен, что ты смогла бы нарисовать хуже, даже если бы специально захотела.
Олив сглотнула.
У нее над головой молодой человек вынул из кожаной сумки еще одну бутыль и положил на палитру черные, белые и коричневые мазки.
– Тебе недоставало ингредиентов, ты неправильно смешала краски, а главное – твоя техника оставляет желать весьма и весьма лучшего, – терпеливо, как школьный
– Видишь? – Его кисть порхала в воздухе, оставляя за собой след волшебной краски. – Достаточно линии, максимум двух, чтобы обозначить форму растения.
Теперь кисть размашисто хлестала, проращивая листья из концов все еще влажных веток.
– То, что минуту назад было голой землей, теперь стало живой изгородью. – Зазубренные ветви из коричневой краски переплелись в сером воздухе, цепляясь одна за другую, и сплелись в покров, плотный, как забор. – Несколькими мазками, верной игрой света и цвета я могу превратить цветы в лед. Траву в камень. Склон бесплодного холма – в разверстую могилу.
Олив до этого смотрела с открытым ртом. Теперь она его закрыла.
– Горацио, – прошептала она, следя за работой Олдоса, – что он собирается сделать?
Горацио молчал.
Кисть Олдоса с шипением рассекала воздух, словно факел, оставляющий за собой дымный след. Из нарисованных стволов начали проступать шипы – где-то длинные, как клинки, где-то небольшие и острые, словно иголки. От одного их вида Олив содрогнулась. Когда яму, наконец, оцепили заросли ножей, Олдос остановился и сделал шаг назад, чтобы осмотреть плоды своих трудов.
– Чего-то не хватает, – пробормотал он себе под нос. И затем, взяв новую кисть, несколькими плавными штрихами добавил алые розы – яркие, как свежие раны.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал колдун. – В конце концов, нет ни одной причины, по которой смертоносным вещам не следовало бы быть прекрасными.
Работа Олдоса действительно была прекрасна. Олив не могла этого не признать, хоть у нее и шли мурашки по коже. Глядя из темноты в мерцающие зелено-карие глаза Олдоса, Олив вновь подумала об уродливых, скомканных портретах мистера и миссис Нивенс с их плоскими глазами и безжизненными лицами. Она не могла и надеяться соперничать с Олдосом ни с его волшебными красками, ни без них. Она не могла победить его ни магией, ни искусством. Она просто не была талантлива так, как он. От злости и досады ей вдруг стало трудно дышать.
– Теперь подождем. Много времени это не займет, – вновь улыбнулся Олдос, опуская кисть. – А потом я тебя запечатаю. Я напишу такую идеально живую поверхность, так гладко вписанную в пейзаж, что никто и никогда не догадается, что здесь вообще была яма. Если, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, кто-то все же явится сюда искать тебя, он будет стоять прямо над тобой, оглядывая холмы, и никогда не узнает, что ты в ловушке прямо у него под ногами.
По телу Олив прошла волна паники, которая смешалась с затаенной яростью, пока Олив наконец не почувствовала, что могла бы сейчас зашвырнуть в голову Олдосу валуном – если бы только у нее был валун, чтобы швыряться!
– Почему ты просто со всем этим не покончишь? – требовательно спросила она.
Олдос слегка приподнял брови.
– Если бы ты была все еще жива, когда я тебя запечатал, ты могла бы попросту задохнуться. – Брови вернулись на свое законное место, а по лицу Олдоса расползлась плотоядная улыбка. – Но стоит тебе превратиться в краску и больше не нуждаться ни в дыхании, ни в пище, ни в питье, ты сможешь оставаться там внизу, во тьме, вечно.
Улыбка стала шире.