Книга Семи Дорог
Шрифт:
– Осторожно, кусается, – не оборачиваясь, предупредила Ната. Людей она чувствовала спиной.
Женщина отдернула руку.
– Девушка, у вас бананы свежие?
– Только что с грядки, – сказала Ната.
Женщина взяла связку бананов и бережно, как ребенка, покатила их в тележке.
– Встретите блондетку – передавайте привет! – громко сказала Ната.
Со стороны внутреннего пандуса, ведущего от складов, раздался предупреждающий свист. К ним на электрокаре гнал Чимоданов. Сомневаясь, что он успеет затормозить, Евгеша перемахнул через телегу с тыквами. Вихрова
– Катаемся? Привет придуркам, – сказала она кисло.
– Прикол хотите? Я мужика только что грохнул! – жизнерадостно крикнул Петя.
Мошкин покосился на электрокар, на котором Петруччо гонял по гипермаркету, как камикадзе.
– Коробками, что ли, завалил?
– Да не, какое! Мужика в отделе курток снес. Перепугался, в натуре. Прикоснуться к нему боюсь, руки дергаются. Ору: «Эй, вставай! Ты чо, брат?» А он лежит и даже не хрюкает! Я переворачиваю, а это манекен…
– А где Зейнаб? – спросил Мошкин.
– А-а, Зейнаб твоя на кухне ругается! Громко так, я прямо не ожидал от нее! Кто-то масло из фритюрниц втихую в унитаз слил. Тубзик напрочь забило. У них все там плавает, а они с улыбочками тефтельки продают!
К отделу подошли два индуса и зачем-то стали щелкать фотоаппаратами. Сообразив, что все попадают в кадр, Мошкин, Чимоданов и Ната повели себя по-разному. Чимоданов высунул язык и сделал идиотскую физиономию. Мошкин приосанился и распрямил спину, чтобы мышцы казались больше, а лицо умнее. Вихрова же как рассаживала червячков, так и продолжала это делать. Даже бровью не повела.
– Думаешь, ты лучше всех получился? – спросила она у Евгеши. – Ни фига подобного! Если человеку важно, как он выглядит на фотках, то всегда будет казаться на них форменным идиотом.
Чимоданов, только что показывавший Евгеше рожки, спрятал высунутый язык и посмотрел на часы, стрелками которым служили две картонные моркови, а цифрами – связки чеснока. Мистическая бабушка со своим огородом просочилась и сюда.
– Ну все! Можно понемногу валить! Через десять минут у меня конец смены! – заявил он.
– И у меня, – отозвалась Вихрова.
– А чо? Может, сходим куда-нибудь? Домой неохота. У нас сегодня общество светофоров собирается. Один мужик собрался голышом на Останкинскую башню лезть, и остальные его морально готовят… Так что, вы как? – спросил Петруччо.
Мошкин, смертельно боявшийся возвращения Кати, торопливо закивал. Ната подумала и тоже не отказалась.
Вечер прошел под знаком Чимоданова. Вначале они долго бродили по улицам, влипая в истории. Из окна проезжавшего троллейбуса в Мошкина попали скомканной бумажкой из-под мороженого. Евгеша спокойно вытер с носа сливочный след. Сутью его натуры было абсолютное миролюбие. Он скорее готов был совсем похорониться под грудой липких бумажек, чем кого-либо утрудить или обеспокоить. Зато Петя, в которого ровным счетом ничем не попадали, неожиданно возмутился, погнался за троллейбусом и отстал только метров через триста.
Пока он носился за троллейбусом, к Нате приклеился бизнесмен
– А чо он хотел? – спросил он.
– Да мы не поняли.
– Странная штуковина получается! Я даже когда молчу, меня все почему-то боятся! – Петруччо зашвырнул доску в кусты и минут десять шел спокойно, как приличный человек. Потом его снова потянуло на приключения.
– Спорим: до того магазина с зеленым козырьком сто шагов!
– Больше, – неосторожно ляпнул Мошкин.
– Ну спорим, да? Все, поспорили на пятьсот рублей! Забито!
– Я с тобой не спорил! – испугался Евгеша.
– Спорил-спорил-спорил! Вихрова докажет!
И Чимоданов поспешно затопал к магазину, растягивая шаги так сильно, что временами казалось, что он вот-вот сядет на шпагат. Мошкин брел за ним и, повторяя, что «он же не спорил?», переживательно грыз ногти. Справедливость восторжествовала – как спорщик ни хитрил, до магазина оказалось сто двадцать шагов.
– Ну, твоя взяла! Хорошо, что не поспорили, – великодушно сказал Петруччо.
– Как это не поспорили? Поспорили! – вознегодовал Мошкин.
– А надо было за руки браться и разбивать! Вихрова докажет!
– Ну ты же сам сказал, что поспорили!
Тот поморщился.
– Ан, ну нет! Сказал не сказал! Вот признайся: ты себе веришь больше, чем мне? Ну о чем тогда можно говорить?
Евгеша разинул рот, потрясенный неотразимой гениальностью этой фразы. Двадцать метров он тряс головой, шевелил губами, пальцами, бровями, но так и не нашелся, что возразить.
Все же Чимоданов не был законченным скрягой. Расщедрившись, он пригласил всех в азербайджанский ресторанчик, заказал один подход к общему столу и навалякал на тарелку столько еды, что на обратном пути потерял одну четверть. Затем, не обнаружив в зале свободной розетки, заперся в единственном туалете, и сорок минут никого не впускал, дожидаясь, пока у него зарядится телефон.
– Он забавный, правда? – спросил Евгеша, вздрагивая всякий раз, как кто-то начинал нервно стучать в дверь туалета, а Петруччо ржал изнутри.
– Да клоун он! Забодал! – зевнула Ната. Она нашла на соседнем столике журнальчик и от нечего делать изучала брачные объявления, сопровождая чтение комментариями.
– Красивый, богатый, ласковый, любящий животных… Хм, забыл написать, что скромный! Небось или изменщик, или брачный аферист. По мне так лучше верного хама!.. Эй, Мошкин! Куда вилкой полез?
– А что? – испугался Евгеша.
– А ничего! – заявила Ната, охотясь за скользким грибком. – Жри со своей половины тарелки!
– Но это же общая тарелка, нет? – страдающе спросил он, заметив, что Вихрова отгребла к себе самое вкусное: шашлык, яйца с майонезом и грибы, а ему оставила лишь сомнительного вида салат.