Книга снов
Шрифт:
Что бы я отдал за то, чтобы не медлить, когда нужно было прыгнуть, не убегать, когда нужно было остаться, и не молчать, когда нужно было сказать!
Нечто во мне самом поразило меня.
Медленно, шаг за шагом, я отступаю к маленькой синей лодочке.
Отец стоит неподвижно на берегу, руки бессильно опущены, в его значительном, спокойном морском лице – безграничная печаль.
– Генри! Нельзя просто так вернуться. Ты потеряешься между. Между всем, понимаешь?
Не знаю, что он имеет в виду, говоря «между всем». Я не чувствую под ногами песок, я вообще ничего больше не чувствую. Даже
Отец опускается на песок. Его взгляд неотрывно устремлен на меня. Он заламывает руки в отчаянии.
Я нерешительно сажусь в лодку и беру весла.
Море хочет выбить их из рук, я хватаюсь за них крепче.
– Будь осторожен! Не выходи из лодки и избегай бурь! – кричит отец мне вслед. – А если угодишь в воду ночью, то…
Слов теперь не разобрать, ведь море умирающих уже подхватило меня и плавно понесло прочь.
Я делаю несколько гребков веслами, они дрожат, сопротивляются, но, когда, несмотря на рокочущие пенящиеся волны, я начинаю работать ими все энергичнее, весла начинают слушаться.
Не знаю, кому молиться, чтобы мне позволили вернуться. Пусть даже на секунду, только чтобы открыть глаза и увидеть Эдди. Хочу, чтобы лицо Эдди стало последним, что я увижу в своей жизни, прежде чем закрою глаза навсегда. И Сэма, хочу ему сказать, что я бы пришел. Я бы обязательно пришел.
Остров с открытой дверью – он уже исчезает в мерцающей синеве за горизонтом.
Я оборачиваюсь и вижу рифы, их гранитные глыбы, как черные кулаки, возвышаются над волнами. На одном из отдаленных валунов, похожем на кита, видна ссутулившаяся фигурка. Кажется, это девочка с длинными светлыми волосами, она просто сидит и смотрит на море.
– Привет! – кричу я.
Девочка даже не глядит в мою сторону.
Я не вижу берега. Нигде.
В направлении, откуда я плыву, одно лишь небо, голубое и ласковое, но за спиной у меня сгущается тьма, образуя мрачные нагромождения облаков. Гремит гром, и чем дольше я всматриваюсь, тем с большей уверенностью могу сказать: там волны обо что-то разбиваются.
Там! Я приставляю руку ко лбу, затеняя глаза. Точно, вон там!
Невидимые скалы, на них волны вздымаются в молочно-белой пене, отступают на дно и скалы, и исчезают, и снова бросаются на незримую преграду.
Море бушует.
Все скалистое побережье, стеклянный вал. А там…
Туман?
Я берусь за весла.
Нужно забрать девочку, подумалось мне, но когда я смотрю на утес-кит, там уже никого нет.
Под носом синей лодки чувствуется усиливающееся движение воды. Течение меняет направление. Отлив.
Рокот воды нарастает, как будто море превращается в один гигантский водопад и обрушивается с высоты тысячи метров в грохочущую черную бездну.
Я разворачиваю синюю лодку.
Волны, вздымающиеся, словно горы, будто многоэтажные дома, на границе они изнуряются, ломаются и спадают. Теперь я вижу нечто вроде норы или трубы, о которую разбиваются волны, она не из стекла, но наполнена туманом и тьмой.
У моего страха привкус крови.
Зимой на побережье Ируаза казалось, будто море – серо-голубое, тяжелое, подвижное – хотело прыгнуть на землю с разбегу, пробежать
С такой же силой бросаются волны и на эту трубу из ночной тьмы и струящегося тумана. Мне даже кажется, что я вижу, как туда затягивает звезды, будто оттуда показываются кроны деревьев и вершины гор, тени городов, но так быстро, что я не могу ни в чем быть уверен. Труба простирается направо и налево до линии горизонта, и нигде не видно земли. На всем ее протяжении волны бьются об эту стену и откатываются назад белой пеной. Даже небо в нее затянуло, оно выглядит гнойно-желтым, серовато-дымным и токсичным.
Лодка вздымается и опускается, опасно накреняется то влево, то вправо. Пена переливается через борта.
Я наклоняюсь вперед, заглядываю в водоворот, который образуется прямо перед стеной. Что защищает эта граница, разделяющая море умирающих?
Это место, где жизнь заканчивается или начинается?
Что там, за этой стеной…
…или в ней?
Подо мной, как водопад, открывается водоворот.
Он начинает засасывать мою лодку на глубину, в направлении трубы. И все, о чем я способен думать в этот момент, – это: «Да! Я хочу знать. Хочу знать, что там».
Всего один миг лодка балансирует на гребне последней волны и, качнувшись, срывается вниз.
Такое чувство, что меня разорвало на части. Голова, руки, позвоночник.
Пожалуйста! Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!
Надо мной вдруг вздымается прохлада, потом на меня яростно обрушивается тень, огромная плоская водяная рука надежно и крепко обхватывает меня и вколачивает в море, в трубу. Я падаю, несусь с потоком, огни, цвета и голоса обволакивают меня, я тону, растворяюсь, падаю, все быстрее, падаю и…
Я слышу, как бьется ее сердце, прямо у меня под ухом. Чувствую ее духи, ощущаю кончики ее пальцев, которые едва касаются моих волос, так нежно, будто моя голова – из тонкого стекла. Я слышу, как похрустывает ее паника, как теснится в ней надежда. А за всем этим что-то еще.
Тепло. Хорошо. Это позволяет мне дышать.
Слышу ее дыхание, а потом – моя душа у ее сердца – слышу, как ее дыхание превращается в звук.
Звук становится мелодией, превращается в ветер, но звучит иначе, чем фортепиано у Мэдлин. Это ветер, который долгое время рыскал над землей и потом немного поднялся, стал громче и, продолжая поиски, заскользил по прохладному, посеребренному инеем ледяному покрову далекой, широкой застывшей реки. Он превращается в согревающий солнечный луч, который поймал проблеск тишины и остановился на неподвижной ледяной скульптуре, в центре которой бьется сердце. Мое сердце.
Пение Эдди согревает лед до тех пор, пока звук не достигает моего сердца. И теплый ветер несет меня над горами и черными лесами, назад, туда, где все ясно и хорошо.
Еще два удара сердца – и дверь в церковь открывается.
Доктор Сол подходит к нам, садится на пол, прислоняется к стене и закрывает глаза.
Эдди прекращает петь.
– Сэмюэль, – говорит доктор Сол, и я знаю, что, когда Бог называет меня так, это плохой знак…
День 17-й