Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Ни в каких, насколько я понимаю.
— Так... Может, я ошибусь, Питер, но... тогда в чем здесь дело?
Питер снова отер лоб:
— Христианство нужно не только ради прощения. Оно нужно еще и ради наполненной и радостной жизни. Видишь ли, христианин испытывает огромную эйфорию — вот чего не понимают многие. Это глубокое удовлетворение. Когда ты просыпаешься утром и испытываешь восторг перед каждой минутой, которая тебя ждет в этот день.
— Ага, — сказал Тушка серьезно. — Только гляньте, какой счастливый народец живет в Городе Уродов.
Бернс, обеспокоенная, что разговор принимает нешуточный оборот, коснулась плеча Питера и указала на его тарелку:
— Ваш блинчик остывает.
Он посмотрел на свернутый в трубочку блин. Тот несколько подсох и напоминал резиновую собачью игрушку-косточку.
— Думаю, мне придется оставить его, — сказал он и, вставая из-за стола, почувствовал, что невыносимо хочет спать и что он ошибся, решив, будто уже готов к выходу в общество. Он собрал все свои оставшиеся силы, чтобы идти ровно, не качаясь, будто пьяный. — Надо бы мне полежать. Пожалуйста, извините меня.
— Декомпрессия, — подмигнул ему Тушка.
— Отдохните хорошенько, — пожелала Питеру Бернс и прибавила, пока он брел к выходу: — И не отдаляйтесь от нас!
У себя он рухнул на кровать и проспал около получаса, а потом его разбудила тошнота. Он выблевал в унитаз непереваренный блин, выпил воды и почувствовал себя лучше. Питер пожалел, что не захватил с собой стебель — если его пожевать, рот будет свежим даже без воды. В поселении у него вошло в привычку пить очень мало, наверное меньше литра в
Дишдаша была еще влажной, но сохла быстро. В предвкушении того, что он скоро снова ее наденет, Питер разоблачился до трусов.
Потом, несколько минут спустя, он избавился и от них. Трусы его раздражали.
Питер, почему ты мне не пишешь? — спрашивала Би в последнем своем сообщении, том, которое только что поступило. — Я понимаю, что ты, наверное, занят, но здесь так все трудно, столько проблем навалилось, и все приходится решать без твоей поддержки. Я не отрицаю, что беременность, наверное, сделала меня слишком уязвимой, и мне не хотелось бы казаться озабоченной самкой, в которой гудят гормоны, но твое молчание меня убивает.
Кровь бросилась ему в лицо, оно вспыхнуло до самых кончиков ушей. Он подводит свою жену, подводит свою жену! Он обещал ей писать каждый день. Он был занят и сбит с толку, и Би это понимала, но... он нарушил свое обещание и продолжает нарушать. А теперь, страдая из-за него, она говорит ему об этом прямым текстом.
Если бы она прислала ему только этот первый абзац — пять строчек, — может, он сумел бы ответить немедленно, пятью строчками тоже. Мгновенный луч утешения. Но письмо было длиннее. Гораздо.
Я не работаю, — продолжала она. — Правая рука забинтована, и, даже не говоря о гигиене, работать я не могу, пока такая однорукая. Рана не серьезная, но нужно время, чтобы она зажила. Это все моя глупость. Ты помнишь, что окно в ванной разбито, а Грэм Стоун обещал прийти и починить, но прошло несколько дней, а он все не появлялся, и я позвонила ему. Он был очень смущен - он уехал. В Бирмингем. «Какая неожиданность», - сказала я. Оказалось, что бандиты взломали и ограбили дом его матери, избив ее до полусмерти. Поэтому он срочно уехал к маме. Он сказал, что ухаживает за мамой и в то же время ремонтирует дом. Что ж, тогда я позвонила в ремонтную мастерскую, но там мне сказали, что у них огромная запарка из-за всех этих недавних бурь и вандализма и, возможно, придется долго ждать. В ванной ужас что творится, повсюду мусор, мыться там слишком холодно, поэтому я моюсь в кухонной раковине, от сквозняка постоянно хлопают двери по всему дому. К тому же это небезопасно - кто угодно может влезть. Тогда я решила вынуть разбитую раму и заложить окно куском пластика, приклеив его скотчем, и, прежде чем поняла, что произошло, порезала руку. Кровищи! Пять швов. Сегодня утром я мылась левой рукой в кухонной раковине, по дому гулял ветер, и оставшиеся окна дребезжали, а двери туалета без конца хлопали. Я чуточку поплакала, честно говоря. Но потом я напомнила себе, сколько невыносимых страданий и несчастий обрушилось на весь мир.
Ты, конечно, не знаешь, но извержение вулкана разрушило один из самых густонаселенных городов Гватемалы, не буду даже пытаться написать его название, что-то вроде имени ацтекского божества. Как бы то ни было, вулкан под названием Санта-Мария взорвался и выбросил пепел и лаву на сотни миль вокруг. Людей предупредили за сутки, но это только ухудшило панику. Миллионы машин застряли на дорогах, люди пытались спастись, собрав все пожитки, какие только смогли. На крышах везли по полдома, велосипеды, детские кроватки, безумие просто. Машины пробовали срезать путь через магазины, машины ехали по крышам других машин, запертые автомобилисты разбивали ветровое стекло, чтобы вылезти, потому что не могли открыть дверцы, армия хотела снести несколько зданий, чтобы расширить проезд, но все равно людей на дороге было слишком много. Приземлиться или взлететь самолетам было негде, целый регион в одночасье стал огромной общей могилой. Люди, которым остались секунды жизни, снимали лаву на телефоны и отсылали снимки своим родственникам. И подумать только: СПАСАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРОВОДИТСЯ. Представляешь? Спасать нечего и некого. Город просто перестал существовать, он теперь просто часть вулкана, геологический рельеф. У всех этих людей было столько причин, чтобы жить, и что от них осталось? Только химический след...
Облако пепла колоссально, полеты отменились не только над Центральной Америкой, но по всему миру. Они и так только возобновились после взрыва бомбы в аэропорту Лахора, а теперь самолеты снова не летают. Авиакомпания, которой ты летел в США, закрылась. Когда я услышала об этом, от горя у меня просто все внутри перевернулось. Я вспомнила, как стояла в Хитроу и провожала взглядом взлетавшие самолеты, гадая, который из них твой, и надеялась на твое возвращение. Это разорение авиакомпании кажется символичным. Словно знак, что ты не сможешь вернуться домой.
Везде все катится в тартарары. Заведения, которые существовали всегда, разоряются. Да, я знаю, это продолжалось уже много лет, но теперь процесс внезапно ускорился. И на этот раз не только обездоленные бедняки страдают, пока элита, как обычно, выплывает. Теперь и элите достается. Несколько состоятельнейших людей Америки были убиты на прошлой неделе, их выволокли из домов и забили до смерти. Никто не знает точно почему, но это случилось во время четырехдневного отключения электричества в Сиэтле. Все городские системы вышли из строя. Зарплата не выплачивается, и ничего не работает - ни банкоматы, ни кассы, ни электронные запоры, ни телевидение, ни контроль движения, ни бензоколонки (я и не знала, что колонки работают на электричестве, но получается, что так и есть). Двое суток люди мародерствовали, а потом принялись убивать друг друга.
У нас в Великобритании тоже все нестабильно. Все покатилось под откос, как только ты улетел. Иногда мне кажется, что это из-за твоего отъезда все рушится и разваливается.
Было еще много. И еще больше в предыдущих сообщениях. Опись того, что сломалось или испортилось в доме. Жалобы на сложные отношения с жилищно-коммунальными компаниями. Внезапный дефицит свежих яиц. Бунты на Мадагаскаре. Джошуа написал на кровать, двуспальное пуховое одеяло не влезает в стиральную машину, а местная прачечная закрылась. Отмена субботней утренней службы в церкви. Военное положение в Грузии. Мира с мужем эмигрировали в Иран, причем Мира так и не вернула Би долг в триста фунтов. От скачка напряжения лопнули все лампочки в доме. «Эксперты питания» на госзарплате оправдывают резкий взлет цен на цельное молоко. Выбитые окна и надпись «Продается» в индийском ресторане напротив. Утренний токсикоз Би и что она принимает, чтобы подавить тошноту. Увольнение видного министра британского правительства, сказавшего в интервью одной из газет, что Британия «в полной жопе». Неудовлетворенная тяга Би к чизкейку с кремом и к своему мужчине. Новости про общих знакомых, чьих лиц Питер даже вспомнить не мог.
Но сквозь все эти несчастья красной нитью боль непонимания: почему он ей не пишет?
Сегодня утром я вся извелась, я была уверена, что ты умер. Я подсчитала часы, когда ты должен вернуться, и, как только это время наступило, стала отправлять сообщения каждые две минуты. Но... ничего. Я представила себе, как ты умираешь от экзотической болезни, съев что-то ядовитое, или что ты убит людьми, среди которых проповедовал. Ведь много миссионеров умерли таким образом, правда? Я не могла представить себе другой причины, по которой ты так долго держишь меня в темноте. Наконец я не выдержала и написала этому парню из СШИК - Алексу Грейнджеру и почти сразу же получила ответ. Он говорит, что ты в порядке, что у тебя теперь борода. Можешь представить себе, что я чувствовала, умоляя чужого человека намекнуть, что с моим мужем? Меня в жизни унижали много раз, но это я никак не могу проглотить. Ты уверен, что где-то глубоко в душе не злишься на меня за то, что я забеременела? Это ужасно, что я перестала принимать таблетки, ничего тебе не сказав, я знаю. Пожалуйста, умоляю, прости меня! Я сделала это из любви к тебе и от страха, что ты можешь погибнуть и ничего от тебя не останется. Это я не из эгоизма, ты должен поверить мне. Я молилась, я все время молилась, пытаясь понять, может, я просто самка, мечтающая об оплодотворении? Но нет, я не вижу этого в своей душе. Все, что я вижу, - это любовь к тебе и к ребенку, который несет в будущее частичку тебя. Да, я нарушила наш уговор подождать, и это неправильно, но помнишь, как мы договорились, что ты больше никогда не будешь пить, а потом ты сбежал из Сэлфордского дома пятидесятников, и мне пришлось все склеивать заново. Я понимаю, почему ты сорвался, мы прошли через это, и все уже в прошлом, и я страшно горжусь тобой, но дело в том, что ты тогда дал мне клятвенное обещание и нарушил его, а жизнь на этом не закончилась, и так и должно быть. Да, я терпеть не могу, когда меня считают отпетой моралисткой, но скажу, что твоя сэлфордская попойка была не ради любви, в отличие от моей беременности.
Ну ладно, хватит об этом. Рука уже пульсирует оттого, что пришлось это набирать, да и твоя голова, наверное, тоже уже пульсирует оттого, что тебе пришлось это читать. Прости меня, но я должна была облегчить душу. Внизу стучит молотком парень из ремонтной мастерской, чинит окно в ванной. Я уже отчаялась, стыдно сказать, но я даже перестала молиться об этом. Мне же говорили, что лист ожидания растянут на недели. Но вот чудеса - ясным ранним утром явился парень и сообщил, что его босс велел ему пересмотреть расписание и сначала зайти в наш дом. Бог все помнит!
Родной мой, пожалуйста, напиши мне. Не обязательно подробно и обо всем. Я буду так счастлива получить от тебя даже несколько строк. И даже одну строчку. Просто скажи мне «Привет»!
Твоя любящая жена
Питер чувствовал жар и жажду. Он пошел к холодильнику, сделал глоток воды и постоял с минуту, прижав горячий лоб к холодной обшивке.
Он сел на край кровати. Под ногами валялись оброненные листки из Библии, адаптированной им для своей паствы. От Луки, глава третья. Иоанн Креститель объявляет о том, что вскоре явится Тот, «у Которого я недостоин развязать ремень обуви». Странное словосочетание «ремень обуви»; как объяснить оазианцам, что это такое, ведь их башмаки не имеют ни ремней, ни шнурков, да и сама концепция развязывания ремней потребует объяснения, которое может обрасти еще большими трудностями, и овчинка не будет стоить выделки в теологическом смысле. Вот если бы он смог придумать эквивалентную деталь, чтобы заменить обувь... «у Которого я недостоин что-то такое сделать»... Конечно, было бы совершенно неприемлемо устраивать возню вокруг метафор и сравнений Иисуса, но это была метафора Иоанна, простого смертного, не более святого, нежели другие миссионеры, и его высказывания не были более сакральны, чем высказывания самого Питера. Или были? Оазианцы ясно дали ему понять, что предпочитают Писание в самом буквальном прочтении, какое только возможно, и его попытка перевести «манну» как «белоцвет» вызвала негодующий ропот...
— ДА ЧТО Ж ЭТО ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, ТВОРИШЬ?
Питер вздрогнул. Голос — низкий, мужской, грозный — проговорил прямо над ухом. Он обернулся. В комнату никто не входил. А Бог, как известно, к ругани не прибегает.
Дорогая моя Би, — написал он.
Прости мне мое молчание. Я и правда был занят, но причина того, что я не писал тебе, не в этом. Мне трудно объяснить, в чем она, но уж точно не в том, что я на тебя злюсь, и СОВЕРШЕННО не в том, что я тебя разлюбил.
Все обернулось совсем не так, как я предполагал. Там, где я ожидал больших трудностей, все прошло на удивление гладко, но я подспудно чувствую, что еще не вечер и трудности явятся оттуда, откуда я их не жду и ждать не мог Я решил, что мне придется сражаться за право проповедовать Христа оазианцам и что недели, даже месяцы уйдут на то, чтобы навести хрупкие, нацеленные скорее на перспективу мосты между этими очень чуждыми умами (сердцами) и Господней любовью, который ждет их на той стороне. Но что на самом деле подвергло меня испытанию за пределом моих возможностей, так это бездна, которая разверзлась между тобой и мной. Я не имею в виду эмоциональную бездну: ничто не изменилось в моих чувствах к тебе. Я говорю о том барьере, который возник между нами волей обстоятельств. Конечно, физически нас разделило огромное расстояние. И это тоже очень плохо. Но главное, мне пришлось столкнуться с тем, что наши взаимоотношения были полностью построены на том условии, что мы неразлучны. Мы всегда все видели одними глазами, и работали как одна команда, и обсуждали все происходящее изо дня в день, каждую минуту, каждую секунду. А теперь мы внезапно на разных тропинках. И твоя отклонилась от курса и ведет в пугающе странном направлении.
Все эти несчастья, обрушившиеся на мир, - цунами и землетрясения, финансовые крахи и тому подобное - совершенно чужды моей здешней жизни. Они кажутся нереальными. Стыдно признаваться в этом, потому что, безусловно, от всего этого страдают люди, и уж они-то - настоящие, однако все это чрезвычайно трудно укладывается у меня в голове. И очень быстро наступает состояние, когда я думаю: «Если она сообщит мне еще хоть об одной катастрофе, мой мозг заглохнет». Конечно, я ужасаюсь самому себе, своей черствости, но чем больше я стараюсь преодолеть ее, тем хуже.
Другая беда состоит в том, что я понял: я не могу обсуждать оазианцев ни с кем из тех, кто их не знает. Не только с тобой, но и с народом из СШИК. Мое общение с новыми моими братьями и сестрами во Христе, похоже, осуществляется на совершенно ином уровне, я словно бы говорю на их языке, даже не умея этого. Пытаться впоследствии описать это общение сродни попытке объяснить, как выглядит запах или как звучит вкус.
Но я должен попробовать.
Сначала о главном: церковь построена. Службы в ней проходят регулярно. Я научил оазианцев адаптированным версиям гимнов, которые они могут петь без особых трудностей (строение их лица совсем не похоже на наше, у них есть горло, но не убежден, что есть язык). Я читаю им из Библии, которую они упорно продолжают называть Книгой Странных Новых Вещей. Они определенно оказывают предпочтение Новому Завету. Захватывающие ветхозаветные приключения, вроде истории о Данииле во рву со львами, Самсоне и Далиле, Давиде и Голиафе и так далее, до них не доходят. Они задают уточняющие вопросы, но надо сказать, что даже на уровне «события» они не понимают Ветхий Завет. Их корабль направляет Иисус и Его искупление. Заветная мечта евангелиста...
Эти люди добрые и мягкие, смиренные и трудолюбивые. Жить среди них - это привилегия. Они называют себя Любитель Иисуса-Один, Два и так далее. Любитель Иисуса-Один - это первый обращенный оазианец, он стал христианином, когда Курцберг еще только начинал. Жаль, что я не могу послать тебе ни одной фотографии, а описать их просто не в состоянии. Их поведение никак не сопоставимо с нашим, то есть я не могу сказать, что кто-то из них экстраверт, а кто-то интроверт, что этот - добродушен, а тот - сварлив, что кто-то выдержан, а кто-то импульсивен и т. п. Все они весьма сдержанны, и различия между ними довольно тонкие. Нужно обладать мастерством писателя, чтобы уловить эти нюансы и выразить их словами, а я, к своему стыду, обнаружил, что начисто лишен этого умения. К тому же физически они очень похожи. Чистый, беспримесный генетический фонд. Я никогда не задумывался об этом до своего прибытия сюда, но когда нам нужно описать различия между людьми, нам очень помогает то, что в истории человечества постоянно происходят миграции и скрещивания. У нас получился этакий «шведский стол» разнообразных физических типов - почти карикатурный. Под «нами» я подразумеваю космополитический Запад, конечно. Если бы мы родились в каком-нибудь глухом китайском селе и нас попросили бы кого-то описать, мы не стали бы говорить: «У нее прямые черные волосы, темно-карие глаза, в ней около пяти футов и трех дюймов» и так далее, мы куда больше внимания уделили бы нюансам. В то же время на Западе, где такое разнообразие генотипов, мы можем сказать: «Ростом он шести футов, светлые вьющиеся волосы и бледноголубые глаза», и это тотчас выделит человека из толпы. Би, сколько бы я ни распинался тут, вся суть в том, что Любители Иисуса все на одно лицо и разнятся только цветом балахона. «По плодам их узнаете их» [20]– вот что я думаю. И в следующих письмах я расскажу тебе о тех пожертвованиях, которые сделали для церкви некоторые Любители Иисуса.
20
Мф. 7: 20.