Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
Питер помедлил, осознав, что Би может усомниться, сдержит ли он обещание. Он напряг мозг, вспоминая.
Например, — продолжил он писать, — Любитель Иисуса-Пять наконец доставила свою картину, чтобы повесить ее под потолком вместе с остальными (ох как жалко, что ты ее не видишь). Картина изображает Саломею и двух Марий у гроба Христа в тот момент, когда им является воскресший Иисус. У Него распростертые руки, и выглядит Он так, словно источает свет. Это ослепительно, я не знаю, как она этого добилась с помощью одного лишь пигмента и холста, глазам больно, как будто смотришь на фары дальнего света посреди темного шоссе. Поднимаешь глаза к потолку, когда молишься или поешь,
Что бы еще рассказать тебе? Мне стоит больших усилий вспомнить, поскольку столько важного и чудесного случилось во время этой моей миссии, и я вижу так много свидетельств Благодати Божьей каждый час, проведенный с этими людьми. Сколько раз, будь ты рядом со мной, мы переглянулись бы и сказали: «Да! Сам Господь трудится здесь».
Питер бросил писать и потянулся. Испарина покрывала его от бурых бровей до кончиков пальцев. Ягодицы хлюпали на виниловой обивке стула. Наверное, не стоило отключать кондиционер и доводить воздух до такого спертого состояния. Он встал и подошел к окну. Сквозь подлесок на базу спиралью, словно перекати-поле, надвигался еще один водоворот дождя. Как он ждал его! Хотя и грустно было наслаждаться дождем по эту сторону стеклянной преграды. Ему надо быть снаружи.
Обессиленный, он бросился на кровать. Дишдаша висела между ним и окном, выделяясь на фоне сверкающего дня. Питер прикрыл ладонями глаза, будто шорами отгородив боковое зрение от сияния по обеим сторонам, — балахон изменил цвет с темно-серого на белый. Оптические иллюзии. Субъективность реальности.
Он подумал о свадебном платье Би. Он настояла на том, чтобы венчаться в белом, заставив и его надеть белый костюм. Странное решение для людей, которые обычно избегали парадности и официоза. Вдобавок на приеме полагается выпивка. Он спросил ее тогда, не будет ли лучше, если они заскочат в мэрию и зарегистрируются в чем есть. Но Би сказала: «Ни за что!» Они потом всю жизнь будут стыдиться этой свадьбы в управе. Это все равно что признать: парень, который прежде был бродягой, завсегдатаем обгаженных общественных сортиров, не имеет права надеть белый костюм, а женщина с такой семейной историей, как у Би, должна навсегда забыть о том, чтобы венчаться в церкви в белом платье. Иисус умер на кресте именно ради того, чтобы уничтожить такого рода бесчестье. Так ангел у Захарии в третьей главе снимает с Иисуса Его запятнанные одежды. «Смотри, Я снял с тебя вину твою и облекаю тебя в одежды торжественные». Жизнь с чистого листа. И не было более отважного празднования начала жизни с чистого листа, чем свадьба Питера и Беатрис.
А под конец немногочисленные гости набрались, но Питер не выпил ни капли. И все произносили свои речи по заранее заготовленным шпаргалкам, а он не написал ни строчки, но, когда время пришло, Бог послал ему вдохновение, и он рассказал о своей любви к Би в таких изящных и мягких выражениях, что кое-кто даже плакал.
А потом они пришли домой, и Беатрис легла на кровать прямо в своем белом платье, он думал, что она просто отдыхает перед тем, как переодеться, но вскоре стало ясно, что она приглашала его присоединиться к ней в постели.
— Мы можем его испачкать, — сказал он, — а оно дорогое.
— Тем более, — сказала она, — не стоит прятать его в коробку с нафталином, поносив всего один день. Это ведь и в самом деле красивое платье. И такое приятное на ощупь, потрогай. — И она сама направила его руку.
После этого она еще раз двадцать или тридцать надевала это платье. Всегда только дома, без лишних церемоний и разговоров о его символическом значении — просто как будто ей вдруг захотелось надеть вечером белое платье вместо зеленого, вышитый лиф вместо джемпера с мысообразным вырезом. Однако сам Питер больше никогда не наряжался в свой свадебный костюм.
Дождь наконец ударил в окно. Питер лежал на кровати, семя остывало у него на животе. Затем он встал, еще раз принял душ и вернулся к Лучу. Курсор на экране все еще мигал у слова «здесь».
18
«Мне надо поговорить с вами», — сказала она
Новость о смерти доктора Мэтью Эверетта не значила для Питера ничего. Он никогда с ним не встречался. К докторам он старался ходить как можно реже и до необходимых обследований, подтвердивших ему прямой билет на Оазис, уже много лет не переступал порога какой-либо клиники. Один доктор как-то пытался напугать его, сказав, что если он не бросит пить, то умрет через три месяца. Он же пил еще много лет. Другой доктор, как-то связанный с полицией, навесил на него психопатию и был склонен запереть его в дурдом. Потом случился ординатор в больнице Би, накатавший длинную телегу, когда Би «проявила непрофессиональное отношение к пациенту с историей злоупотребления алкоголем и манипуляторного поведения».
Нет, Питер и доктора — вещи несовместные. Даже много лет спустя, когда он стал христианином. Когда врачи слышат о вашей вере, они не реагируют, как большинство людей, с изумлением или воинственным пренебрежением, готовые пуститься в спор на тему «почему Господь допускает страдания». Скорее, с их лиц исчезает всякое выражение, разговор становится ни к чему не обязывающим, и ты чувствуешь, что они уже делают заметки в мысленной истории твоей болезни — «иррациональные религиозные верования», прямо под диагнозом «блефарит» или «угревая сыпь».
«Вы обязательно должны повидаться с доктором Эвереттом», — советовали ему некоторые служащие СШИК с момента прибытия на Оазис. Это означало, надо проверить, что здоровье восстановилось после Скачка, или подлечить солнечные ожоги. Он вежливо мычал, выражая согласие, и пропускал советы мимо ушей. И вот теперь доктор Эверетт умер.
Умер он неожиданно, и смерть его сократила медицинский персонал СШИК с шести до пяти человек — двух фельдшеров, медсестры по имени Флорес, и доктора медицины, хирурга по фамилии Остин, ну и Грейнджер.
— Это очень плохо, — сказала Грейнджер, когда они встретились у аптеки. — Крайне плохо.
Косынку этим утром она не надела, и только что вымытые волосы ее висели сосульками. Такая прическа обострила ее черты и подчеркнула шрам на лбу. Он представил юную Александру Грейнджер, мертвецки пьяную, как она, качнувшись вперед, налетает головой на железный кран, — дырка в голове, кровь в раковине, кровь на полу, очень много крови придется подтирать, когда ее унесут бесчувственную. «Ты там была, — подумал он. — И я там был». Беатрис, как бы он ее ни любил, там никогда не бывала.
— Вы дружили? — спросил он.
— Он был хороший парень. — Ее недовольный и озабоченный тон предполагал, что личные отношения с Эвереттом не имеют ни малейшего отношения к тому факту, что его смерть — штука плохая.
И без долгих слов она сопроводила Питера от аптеки до коридора, ведущего в больничный комплекс.
Больничный комплекс оказался на удивление огромным, учитывая количество врачей, его обслуживающих. В нем было два этажа и множество комнат, часть из них была наполовину обставлена и ждала укомплектации оборудованием. Два операционных стола из трех в хирургическом зале стояли под пластиком. Одно из помещений, куда Питер заглянул, проходя мимо, было выкрашено в бодрящий желтый, залитое ослепительным дневным светом, проникающим через эркеры. Помещение пустовало, если не считать штабеля коробок с аккуратными наклейками «НЕОНАТАЛЬНОЕ». Морг казался таким же редко посещаемым, высокомерно-огромным, как и весь комплекс, хотя, скорее всего, сейчас был занят более, чем когда-либо, — трое из пяти остававшихся медработников уже собрались там, когда вошла Грейнджер, и Питер был вежливо представлен, последовали крепкие рукопожатия, кивки — доктору Остину и медсестре Флорес.