Книга странствий
Шрифт:
Мужчина опустил голову и, глядя исподлобья, стал похож на барана перед нападением. Лохматые брови угрожающе топорщились. Торчали во все стороны нечесаные волосы. Безрукавка с клочьями свалявшейся шерсти придавала мужчине шутовской вид, но выпачканные землей руки были сильны, и сжимали они толстую корявую палку. И пришлось бы Эрмону испытать отрезвляющие удары этой палки на своей спине, если бы не Андрэ.
– Не обижайся на Эрмона, – примирительно обратился Андрэ к крестьянину, – он известный зубоскал и горазд на колкости. Что ж делать? Навоз не может не вонять. Я тоже слышал удар по барьеру, но не берусь сказать, что это было – копье или копыто коня. Подождем решения судей.
Лохматый пастух перевел взгляд на говорившего. И то ли приветливое лицо Андрэ, бесхитростный взгляд его глаз, уважительная речь, а может, и высокая фигура с сильными плечами, на одном из которых, без видимого напряжения для их обладателя, уютно устроился семилетний мальчик, но крестьянин вдруг успокоился, поскреб всей пятерней в зарослях бороды, надеясь распугать насекомых, и отвернулся.
Видя, что ему ничего не угрожает, Эрмон выдвинулся из-за чьей-то широкой спины, куда он успел моментально спрятаться, и выговорил Андрэ:
– Как ты смеешь унижать мое достоинство перед этим мужланом?
– А удары палкой по хребту твоему достоинству, конечно бы, не повредили? – добродушно парировал Андрэ. С его плеча колокольчиком раздался счастливый смех Жюля.
– Ну… – начал Эрмон. Всегда готовый к ядовитым насмешкам над другими, он не переносил колкости в свой адрес, но все взоры в этот момент обратились к ристалищу, на котором вновь навстречу друг другу помчались рыцари.
Обычно таких столкновений бывало три и более. Но сегодня, после вторичной сшибки, за спинами зрителей раздался голос, заставивший всех присутствующих забыть о турнире.
В стороне, у подножия холма, стоял пожилой монах, низкорослый и смуглый. В его внешности не было ничего выдающегося, скорей, наоборот, – он был тщедушен. Но взгляд пронзительных глаз был приятен и притягивал к себе слушавших его. Одет он был в простую шерстяную тунику и грубый тяжелый плащ с остроконечным капюшоном, более похожий на попону вьючного животного, чем на одежду человека. На груди монаха был нашит большой красный крест. Земля еще не согрелась после зимы, но он стоял босой, без обуви и чулок, и ноги его закраснелись от холода.
– Созовите народ, – громким голосом произнес монах, – и я, Петр Пустынник, с благоволения Господа нашего Иисуса Христа и милости Девы Марии открою вам истину, ни в чем не солгу.
– Петр Пустынник, это Петр Пустынник, – все громче заговорили в толпе.
Осенью 1095 года в Клермоне (Южная Франция) собрался большой церковный собор, на котором папа Урбан Второй призвал верующих отправиться в Святую Землю, то есть в Палестину, и отобрать Гроб Господень у мусульман. Была названа дата сбора – 15 августа 1096 года, и место сбора – Константинополь.
– Я говорю присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим. Так повелевает Христос [11] , – закончил папа свое выступление.
Многочисленные фанатично настроенные проповедники разнесли призыв папы по всей Западной Европе. Особенно выделялся монах Петр из французского города Амьена, получивший прозвище Пустынник. И это он сейчас стоял в небольшой лощине между двумя пологими холмами, ожидая, пока вокруг него расположатся все те, кто еще минуту назад стоял у ограды ристалища. Вот Петр оглядел всех, развел в стороны руки, словно охватывая, обнимая ими слушателей, и заговорил:
11
Цитата взята из текста «Иерусалимская история» Фульхерия Шартрского («Деяния франков, совершивших паломничество в Иерусалим». Книга I, глава I. Публикация 1977 года. Сайт «Восточная Литература»).
– О, какое величайшее безумство вы совершаете, бесцельно растрачивая свою жизнь! Вы, лучшие рыцари, отважные воины, бесстрашные храбрецы, раскалываете свои щиты, ломаете копья, раздираете одежды, получаете ушибы и переломы, рискуете и вовсе потерять жизнь, и все на потеху толпы. А там, в Палестине, – он резко показал рукой на восток, – братья наши во Христе терпят ужасы от проклятых язычников. И церкви Божии срывают они до основания, и опрокидывают алтари, и оскверняют их, и пронзают христиан посреди живота. Кто, спрашиваю я вас, сможет удержать глаза свои сухими, узнав об этом?!
Полный рыданий, проникновенный голос проповедника вызывал дрожь и ответные рыдания. Держа в руках простое деревянное распятие, Пустынник поднимал его к небу, и тысячи глаз тянулись вслед за ним. А голос проповедника звучал все громче, гремел над зачарованными толпами:
– К вам взывают братья наши! К вам протягивают свои горестные руки! Придите и исторгните эту священную землю, в которой проповедовал и страдал Спаситель, у народа нечестивого, у народа бесчестного! Да поразит их Господь всеми муками ада!
Слова сурового проповедника находили живой отклик в сердцах, воспламеняли христианское воображение, возбуждали негодование страданиями палестинских христиан. В религиозном экстазе многие опускались на колени, из глаз текли слезы, слышались рыдания.
Андрэ не был исключением. Не отводя горящих глаз от лица Петра Пустынника, он медленно опустил на землю Жюля и теперь стоял, выпрямившись во весь рост. Его грудь от волнения вздымалась. С последними словами проповедника Андрэ упал на колени, истово перекрестился и проговорил со всеми:
– Так угодно Богу!
Весной 1096 года желание посетить святые места и завоевать Восток стало единственным стремлением, всеобщей страстью. Кого-то толкало в поход благочестивое стремление, кого-то – земные блага. В Андрэ же переплелись религиозный экстаз и возможность увидеть новые земли. Дремавшие до сих пор чувства ярко вспыхнули. Здесь было и желание защищать невинных, и отвага, и стремление к славе, и жажда приключений. Словом, в нем проявились чувства, достойные не ткача-горожанина, а славного рыцаря. Огромный незнакомый мир открывался за воротами убогого городка. Сказочный Восток манил неодолимо. Тут же, на месте, Андрэ решил отправиться в путь по стезе Господней и принял крест. Затем он поднялся с колен и быстро пошел в сторону города.