Книга странствий
Шрифт:
– Скажи мне, Гентольд, что я ошибаюсь, – продолжал между тем Эрмон, преувеличенно жестикулируя, завывая на гласных звуках, закрывая глаза, словно говорил драматический монолог. – Где же стражники, охраняющие невинную душу? Неужели этому юному отроку дозволено сегодня быть пастухом безропотного тельца, приносящего звонкие золотые монеты? – и Эрмон, выбросив вперед руку, указал ею на Жюля.
Тот, ничего не поняв из слов Эрмона и не оценив театральных завываний последнего, в ответ громко шмыгнул носом, а затем с помощью указательного пальца стал сосредоточенно заниматься его очищением.
– Тьфу, Жюль, ты явно не блещешь благородством происхождения, – дернув плечом, чуть обиженно проговорил Эрмон, прекратив монолог.
Тут раздался хриплый голос
– Из подвалов замка выкатили огромную бочку с вином. Мы направляемся туда. Не мешало бы мне промочить горло. Пошли с нами, Андрэ.
Продолжая улыбаться, Андрэ тут же согласно кивнул головой и шагнул вперед, готовый идти. Но шагнув, он стремительно и непроизвольно оглянулся, словно удостоверился, что за его спиной нет Бастиана, и никто его не остановит. Это быстрое оглядывание, конечно же, не укрылось от острых глаз Эрмона.
– О-хо-хо, – укоризненно покачал он головой, – можно подумать, что ты – раб Бастиана, а не его брат. Впрочем, даже рабам дают день отдыха. Что ж, осмотрелся ты предусмотрительно, а теперь пойдем, дружище, и пусть игривое вино развеселит нам сердца.
Из подвалов замка действительно выкатили бочку, правда, не столь огромную, как утверждал Гентольд, но к тому моменту, когда приятели подошли, в ней еще оставалось достаточно влаги. Толстый, неповоротливый виночерпий, на мягком лице которого сизой виноградиной торчал нос, наполнил приятелям оловянные чаши. Эрмон при этом по-хозяйски на него покрикивал: «Полней! Наливай полней! Наливай до краев!», чем несказанно разозлил виночерпия. Качнув лысой головой и скривив пухлые губы пьяницы, тот даже вознамерился огреть Эрмона кувшином по вертлявой спине, но это ему не удалось по причине неповоротливости. Пока он размахивался, Эрмон, отскочив на недосягаемое для кувшина расстояние, уже приплясывал, выделывая ногами в туго обтянутых штанах и башмаках с длинными острыми носами нелепые па.
Приятели присели на подсохшую траву на небольшом пригорке. Жюль, получивший горячую овсяную лепешку, жадно откусывал большие куски, рискуя подавиться. Гентольд, неодобрительно поглядывая на мальчика, осторожно отпил из своей чаши и неспешно заговорил:
– Вчера на рынок приехали продавать масло крестьяне из деревни А. Так они все божатся, что собственными глазами видели, как по небу плыли тучи.
– Эка невидаль – тучи на небе! – хохотнул Эрмон.
– Невидаль? Да ты дослушай сначала, – обиделся Гентольд и добавил мстительно: – Наш священник говорит, что смех есть осквернение рта.
Впечатлительный Жюль застыл с открытым ртом, не дожевав куска. Андрэ молча отпивал вино, наблюдая за Эрмоном. Тот сделал вид, что слова Гентольда произвели на него сильнейшее впечатление, задумчиво почесал в затылке, развел руками и сказал:
– Придется прополоскать рот.
– Тьфу, богохульник! – улыбнулся Гентольд бледными губами. – Ну что ты будешь с ним делать?
– Да ты рассказывай, – поторопил Андрэ, и Гентольд продолжил:
– Так вот, тучи почему-то надвигались с двух сторон. Одни шли с востока, а другие – с запада. Никто никогда такого не видывал. И были эти тучи не белые и не серые, а алые, как если бы их в кровь окунули. Во всей деревне собаки завыли, так завыли, что у жителей просто мороз по коже прошел. А когда тучи столкнулись, раздался жуткий грохот, засверкали молнии, и в наступившей затем тишине все услышали звуки далекой битвы. Звенел металл, ржали кони, кричали люди. Ты смеешься?
– Да я что, я ничего, – пробормотал Эрмон, потрясенный рассказом.
– Это явное знамение, – хрипло сказал Гентольд, перекрестившись.
– Какое знамение? Чего знамение? – испуганно воскликнул Жюль.
– Битв великих между Западом и Востоком, – продолжил Гендольд, погрозив кому-то костлявым указательным пальцем.
У слушавших его перехватило дыхание. Эта животрепещущая тема волновала весь католический мир.
Но тут раздавшийся сигнал возвестил начало турнира, и все заторопились, жаждая увидеть зрелище. Вокруг ристалища [10] , обильно посыпанного песком, теснилось так много народа, что друзьям с трудом удалось протиснуться к ограждению. А чтобы Жюлю в толпе не отдавили ноги, Андрэ посадил его себе на плечо.
10
Ристалище – площадь для конных состязаний, а также и само состязание.
С двух сторон поля ждали сигнала два конных отряда. Горячились красавцы кони, покрытые яркими шелковыми попонами, сияли позолоченные уздечки, сверкала броня и шлемы.
Закрывшись щитами, выставив вперед прижатые к бедру копья, всадники помчались навстречу друг другу. От ударов копыт заколыхалась, задрожала земля, как в настоящей битве. Сотни зрителей замолчали и затаили дыхание. Все быстрее летят кони. Гулкий удар. Бойцы сшиблись и на мгновение скрылись в поднявшейся пыли. Громко взвизгнули простолюдинки. Высокородные же дамы визг себе не позволили – от волнения они лишь слегка побледнели, томно прижав руки к сердцу. После удара всадники развернули коней и вернулись к месту, с которого начали движение, готовиться к следующей атаке.
На грязном песке остался лежать выбитый из седла рыцарь, вокруг которого закружил его белый, под голубой попоной, конь. Победитель, отъехав чуть в сторону, бросил копье, как требовали правила турнира, и поднял правую руку. Рев ликующей толпы и благосклонные улыбки дам приветствовали его.
– Неправильно, – неожиданно громко сказал стоящий рядом с Андрэ коренастый мужчина. Темное, словно прокопченное, лицо его почти до самых глаз заросло густой черной бородой. Сверху над небольшими глазами нависали косматые брови. Свободными от растительности были крупный пористый нос и верхняя часть щек, причем и нос, и щеки, и ладони мужчины не оставляли сомнения в том, что с водой они встречаются не слишком часто – ну, разве лишь во время дождя.
– Что неправильно? – тут же откликнулся Эрмон, быстро оглядев коренастого с ног до головы и безошибочно признав в нем пастуха. Мужчина, чрезвычайно довольный тем, что смог привлечь к себе внимание, важно продолжил:
– Он, ну, тот ударил в забор, и ему должны не дать, а, наоборот, снять.
– Что он сказал? – не поняв слов пастуха, спросил Жюль у Андрэ, наклонив голову и заглядывая тому в лицо. Дерзкий насмешник Эрмон тут же увидел возможность съязвить:
– Дорогой Жюль, видимо, лишь я смогу объяснить столь глубокомысленную речь. Известно ли тебе, что овцам, чтобы толстеть, необходима трава, а не воскресные проповеди? А потому пастухам совершенно не нужен не только дар красноречия, но и вообще возможность изъясняться словами. Это слишком большая нагрузка для их голов. Вполне достаточно, если пастух будет так же жалобно бекать, как и его толстозадые питомцы. Но вернемся к словам нашего нового знакомого. Этот пустоголовый предводитель бараньих стад хотел сообщить нам свои редкостные знания в столь важном деле, как организация турниров, правила которых гласят: «Если рыцарь выбивает противника из седла, он получает очки, а если при этом он попадает копьем в барьер, то, напротив, с него снимается два очка». Я правильно объяснил? – насмешливо обратился Эрмон к коренастому мужчине.
По мере того, как Эрмон говорил, пастух менялся в лице. Глаза мужчины расширились, рот приоткрылся – видимо, уследить за быстрой речью Эрмона ему было непросто. В ответ на вопрос Эрмона мужчина на всякий случай кивнул головой.
– Тогда продолжу. Никто из нас, стоящих здесь, не заметил удара копья по барьеру. Лошадь же действительно стукнула копытом. Но, возможно, пастухам трудно понять различие между рыцарским копьем и ногой коня.
Как ни тяжел и неповоротлив был ум крестьянина, все же он стал понимать, что этот юркий горожанин просто над ним насмехается.