Книга странствий
Шрифт:
– Что же ты?
– вскричал раздосадованный вахмистр. И парень ответил ему фразой, чрезвычайно важной для нашей темы:
– Пусть он там станет, и я снова попаду, - сказал он.
Вот что делает с человеком приступ необузданного гнева, Нет числа подобным случаям. Из бедолаг, что эту силу проявили,убив или покалечив человека (чаще всего - близкого), и от-бывают срок в российских лагерях, сделали это в девяти случаях из десяти по пьяному делу. Или по такой дремучей душевной темноте, что это обсуждать не интересно. Хотя я знал такого одного и очень светлого парня.
Я когда в Сибири в ссылке прохлаждался, у нас в бригаде работал очень молодой Алёша - чуть за двадцать ему было, и уже он некий срок оттянул в лагере для несовершеннолетних преступников. А по сравнению с людьми, прошедшими эту "малолетку", хищные рыбы пираньи - просто мелкие караси. Но наш Алеша был парнем
– А за убийство, Мироныч, - добродушно ответил он.
– Сто вторая умышленная у меня статья. Я дружка своего замочил на глушняк.
– По пьяни что ли?- привычно спросил я.
– Нет, мы ни капельки не пили, - сказал Алёша.
– Мы с ним в шахматы играли. На стене ружьё его отца висело, вот оно меня и подвело. А он ходы обратно всё берёт и берёт. Пойдёт сначала, как осёл, а потом перехаживает. Ну, я чего-то и не выдержал.
Фигура у меня в руке заметно потяжелела. Даже не косясь на кучу нашего острого рабочего инвентаря, я вдруг почувствовал его присутствие.
– Раздумал я, Алёша, - сказал я бодро и непринуждённо, - раз пошёл, так и пошёл. Твой ход.
И мы продолжили игру, куря и обсуждая нашу жизнь. Она была прекрасна, но удивительна. Алёша таял от восхищения, когда я в задумчивости повторял двустишие, которое, по всей видимости, было для него первой встречей с поэзией:
Люди женятся, ебутся, а нам не во что обуться.Я этот стишок мурлыкал, тщательно обдумывая позицию, а ходы назад больше не брал.
Гнев, застилающий глаза и разум белой пеленой, чудовищное раздражение, как это ни смешно, нас постигает часто в мирных поначалу спорах и является, научно говоря (прошу прощения за эрудицию), кипящим следствием недостатка информации, то есть того увесистого камня, который мы швырнули бы в несогласного с нами оппонента (экий остолоп, упрямый и слепой, а ещё профессор и мыслитель!), но никак не можем этот камень отыскать. И злоба нас охватывает жуткая - вполне возможно, что объявлен был когда-то гнев смертным грехом в эпоху ожесточённых философских дискуссий на религиозные и прочие душеспасителъные темы. Спорщики могли тогда так воспаляться (аргументов нет и посейчас), что надо было их заведомо хоть как-то оградить от неминуемого в ярости смертоубийства. Или потасовки на худой конец, которая учёным людям не пристала. То же самое - в семейных несогласиях. Ведь самое счастливое безоблачное самое супружество никак не обходится без раздражённых споров, и убеждены в своей полнейшей правоте обычно обе стороны. И обе - справедливо. Тут они и взрывы гнева. А Отелло с Дездемоной или Иван Грозный с бедным сыном - только случаи крайние и всем известные. А моя бабушка Люба так умела укрощать свой гнев (а видит Бог, по отношению ко мне всегда бывал он справедлив), что ежели она мне тихо оворила: "Гаринька, хороший мальчик, чтоб ты был здоров!", что я обычно понимал, какая буря клокотала в ней, и даже иногда задумывался. Правда, ненадолго.
А гневы коллектива, общества, толпы - исследуются уже много лет и социологами, и психологами, даже психиатрами, поскольку очень уж известны и значительны последствия такого коллективного умоисступления. Особенно, если его организуют.Часто гнев этот бывает праведным ("пусть ярость благородная вскипает, как волна, идёт война народная, священная война"), однако же бесчисленны примеры и науськанной, искусно взбудораженной ненависти. Она невероятно сплачивает коллектив, нужна теперь лишь искра. И тогда все дружно забывают о греховности порыва, а после - чувство странного как бы похмелья властно и гнетуще охватывает участников. Разумеется, не всех, а только тех, которые продвинулись чуть далее на том пути превращения в человека, что ещё проходит всё человечество.
Тут пора бы вспомнить и о гневе Божьем. Я в этих делах осведомлён довольно мало, и скептически, признаться, отношусь к уверенности большинства
Гнев, который усмирён, который сдержан был и взнуздан, гнев, который не был вымещен - тот часто не уходит никуда и сладостно питает жажду мести. В пушкинской "Полтаве" замечательное есть об этом место. Ведь Мазепа изменил Петру совсем не из высоких государственных соображений, а как раз пылая затаённым гневом. На некой давней попойке Пётр в ответ на дерзкие какие-то слова схватил Мазепу за усы и потрепал, учиня позор и назидание. Мазепа же - "смирясь в бессильном гневе" -затаился и смолчал, но не забыл. "Давно горю стеснённой злобой" - объясняет он свою измену. Столько всякого об этом и таком же в мировой литературе понаписано, что я бы останавливаться более не стал, не знай я некую благоуханную историю о долгожданной мести. Мне её, конечно, рассказала моя тёща.
Это было много-много лет тому назад. Девочке Лиде шёл тогда десятый год, и дивно грустные стихи она писала, и одно даже запомнила:
Тревога тайная на душу мне легла тяжёлым бархатом былых воспоминаний.А училась она в третьем классе. И однажды на ботанике её подружка закадычная Ритка Толмачёва подняла вдруг руку и предательски сказала:
– А у Лиды Толстой нет тетради по ботанике!
Тетрадки действительно не было, и учительница на изготовление её дала один лишь день. И до глубокой ночи мама Лиды ей отлаживала тетрадь по ботанике (тёща: не сама же я бы её делала!). И всё забылось, стёрлось, улеглось и обтесалось. Вы так думаете? Много лет спустя, уже они учились в институтах, было им по двадцать, и та Ритка Толмачёва привела на вечеринку Сашку Блюмфельда, за которого горела выйти замуж. На её беду подруга вспомнила тот случай - оказалось, что одиннадцать прошедших лет лишь усугубили пожар былого гнева. И Сашка Блюмфельд был уведен от невесты! Мне он на фиг был не нужен, я его свела за ту обиду, вспоминает тёща сладострастно и злорадно.
Вот я сижу, перечисляю, вспоминаю, а решить я так и не могу: греховен всё же гнев или естественен настолько, что и грех назвать его грехом. Опять же некая логическая связка тут сама собой напрашивается (прошу прощения за ненарошную мыслительность): во-первых, сказано давно, что если Бог решил кого-то наказать, то он лишает его разума. А во-вторых, ничто наш разум не помрачает, как внезапно вспыхивающий гнев. По-моему, такая связка силлогизмом называется. А то, что следует, опять неоднозначно. Следует из этого, что гнев - от Бога. Но зачем Он вводит нас в такое состояние? Чтоб наказать? Чтоб искусить соком выместить немедленно порыв душевный? Я не знаю, Только и учёные не знают. Часть из них считает, что порыв души немедля вымещать, а то различная невостребованная химия в дальнейшем организму повредит. Я где-то прочитал, что мудрые японцы выставляют в неких специально отведенных местах резиновых огромных кукол, и на них написано начальник, полицейский, тёща и так далее. И кукол этих можно бить, щипать и вымещать тем самым накопившиеся чувства. Но, по-моему, только японцев это средство может утолить, у нас натуру много тяжелее обуздать, отсюда столько заявлений о побоях, на которые полиция в Израиле (милиция в России) смотрит с подобающей ухмылкой. А психологи иной научной школы полагают, что эмоции и можно, и необходимо прятать - это, дескать, и доступно человеку, и полезно обществу. Не знаю. Только не согласен я ни этими, ни с теми. На меня когда кричат во гневе - это, разумеется, неправильно (и даже грех), но я-то почему должен проглачивать обиду или раздражение, понять я не могу. А грех это или не грех - дело десятое, их у меня и без того довольно много. С возрастом легко склониться в пользу хоть какого воздержания. А в том числе - и воздержания от гнева. Так уже понижен уровень энергии и сил, что прямо хоть цитируй назидательно Плутарха: "Гневно нападая на гневливого, мы умножаем грех". Однако же, бывает гнев настолько праведный, что удержать его - грех несомненный, лишь бы сил хватило. Так я подошёл к истории, которую не устаю с восторгом и почтением рассказывать любому встречному.