Книга судьбы
Шрифт:
Плохо соображая спросонок, он спросил:
– Куда ты так рано? Который час?
– Пять. Я пойду к Махмуду: надо застать его, пока он не ушел на работу.
– Нет, мама! Не ходи к нему!
– У меня нет выбора. Жизнь моего сына в опасности, а Махмуд знает многих людей. Так или иначе я добьюсь, чтобы он отвел меня к дяде Этерам-Садат.
– Нет, мама! Ради Аллаха, не ходи! Он не поможет. Или ты забыла?
– Дорогой мой, я ничего не забыла. Но это другое дело: Хамид был ему чужим человеком, а Сиамак – племянник, родная
– Ты не все знаешь, мама.
– Чего я не знаю?
– Я не хотел тебе говорить. Вчера я видел на углу одного из стражей революции.
– И что же?
– Он был не один. Он говорил с дядей Махмудом – и они оба смотрели на наш дом.
Все поплыло перед глазами. Неужели Махмуд выдал им Сиамака? Родного племянника? Немыслимо. Я выбежала из дому. Не помню, как я доехала до его дома. Я стучала кулаками в дверь, словно помешанная. Голам-Али и Махмуд открыли дверь – оба перепугались при виде меня. Голам-Али уже записался добровольцем и побывал на фронте. Махмуд выскочил в домашней одежде.
– Подонок, это ты, ты навел стражей революции на мой дом? – завизжала я. – Ты послал их арестовать моего сына?
Он холодно глянул на меня. Я ждала, что он будет все отрицать, рассердится, оскорбится несправедливым обвинением. Но он все так же холодно возразил:
– Так ведь твой сын – моджахед, разве не так?
– Нет! Мой сын еще слишком молод, чтобы разбираться в политике. Он никогда не входил ни в какую организацию.
– Это ты так думаешь, сестра… ты прячешь голову в песок. Я своими глазами видел, как он продавал газету на углу.
– И за это ты отправил его в тюрьму?
– Таков мой религиозный долг, – заявил он. – Ты разве не знаешь, какую измену, какие преступления творят эти люди? Я не готов жертвовать верой и будущностью ради твоего сына. Я бы и родного сына не пощадил.
– Но Сиамак невиновен! Он не состоит в моджахедах.
– Это меня не касается. Мой долг был уведомить власти. Остальное решает Исламский суд справедливости. Если он невиновен, его отпустят.
– Так все просто? А если они ошибутся? Мой ребенок погибнет из-за чьей-то ошибки! Твоя совесть примирится с этим?
– Какое мне дело? Если они допустят ошибку, это будет на их совести, не на моей. И ничего страшного: он станет мучеником, попадет на небеса, и его дух будет мне вовеки благодарен за то, что я избавил его от участи, которая постигла его отца. Эти люди – предатели родины и веры.
Только гнев давал мне силы еще держаться на ногах.
– Изменник родины и веры – это ты! – крикнула я. – Такие, как ты, губят ислам. Когда ж это аятолла издал подобную фетву? Ты на любую подлость пойдешь ради собственной выгоды и прикроешься верой и религией.
Я плюнула ему в лицо и вышла. Голова отчаянно разболелась. Дважды мне пришлось останавливать машину на обочине: меня рвало желчью. Кое-как я добралась до матери. Али собирался на работу. Я схватила его за руки и просила
– Сестра, клянусь, я скорблю с тобой. Сиамак вырос у меня на глазах. Я любил его…
– Любил? – крикнула я. – Ты говоришь о нем, словно о покойнике!
– Я не это хотел сказать. Но никто ничем не поможет, никто не в состоянии помочь. Раз его объявили моджахедом – все от него отвернутся. Эти неверные слишком многих убили. Понимаешь меня?
Я вошла в комнату матери, рухнула на пол и стала биться головой о стену, приговаривая:
– Вот они, твои замечательные сыновья – они отдали на смерть своего племянника, семнадцатилетнего мальчика. А ты учила меня не ссориться с ними и верить, что мы все одна семья.
Как раз в этот момент приехали Фаати и Садег-ага со своим малышом. Они подняли меня с пола и отвезли домой. Фаати не осушала глаз, Садег-ага мрачно грыз усы.
– По правде говоря, я боюсь и за Садега, – шепнула мне Фаати. – Его тоже могут причислить к моджахедам. Он не раз вступал с Махмудом и Али в споры из-за политики.
Я могла только плакать.
– Садег-ага, проводите меня в Эвин, – взмолилась я. – Может быть, нам там что-нибудь скажут.
Мы съездили в тюрьму Эвин – понапрасну. Я искала Эзатоллу Хадж-Хоссейни, но мне сказали, что у него выходной. В растерянности, не зная, что делать дальше, мы вернулись домой. Фаати и госпожа Парвин пытались накормить меня, но кусок не лез в горло, я все думала: поест ли сегодня хоть что-нибудь мой Сиамак? И я плакала и гадала, что же мне делать и к кому обратиться.
Вдруг Фаати сказала:
– Махбубэ.
– Махбубэ?
– Да, наша кузина Махбубэ. Ее свекор – мулла. Говорят, он важный человек, а тетушка всегда твердит, какой он внимательный и добрый.
– Да, ты права.
Я, словно утопающая, хваталась за обломок доски, за проблеск надежды в сердце. Я быстро поднялась.
– Куда ты? – спросила Фаати.
– Поеду в Кум.
– Погоди. Садег и я поедем с тобой. Завтра же поедем вместе.
– Завтра будет поздно. Я поеду сейчас.
– Невозможно! – вскричала она.
– Почему же? Я знаю, где живет тетя. Ведь ее адрес не изменился?
– Но ты не можешь ехать одна.
Масуд быстро оделся и сказал:
– Она поедет не одна. Я с ней.
– У тебя школа… Ты сегодня уже пропустил.
– Кому сейчас дело до школы? Одну я тебя не отпущу, вот и все. Теперь я – единственный мужчина в семье.
Мы оставили Ширин с госпожой Парвин и уехали. Масуд заботился обо мне, словно о ребенке. В автобусе он подставлял мне плечо, чтобы я пристроила голову и поспала. Он заставил меня съесть несколько печений и выпить воды. Когда мы доехали, он нашел такси. К тете в дом мы приехали уже с наступлением темноты. Испугавшись при виде нас, тетя пристально глянула на меня и спросила: