Книга тайн

Харпер Том

Я упал на кровать. Суд, решение, Фуст — все это было ничто. Каспар разрушил субстанцию, которая делала меня единым существом, и разбросал мои составляющие. Все во мне, имевшее какой-то смысл, оказалось утрачено.

— Иди туда ты с Киффером. Потом сообщите мне, что скажет против меня Фуст.

Он помедлил.

— Если ты не можешь ответить ему…

— Иди!

— Ты не болен? Может, мне удастся убедить суд перенести слушания. — Он посмотрел на Каспара, взглядом умоляя его о помощи.

Каспар,

ничего не говоря, поглаживал обложку своей книги.

— Оставь меня, — прошипел я. — Это решено.

Метнув последний недоумевающий взгляд на Каспара, Гюнтер поспешил из комнаты. Я услышал его удаляющиеся шаги на лестнице, потом хлопок двери — он вышел из дома.

Глазами, полными слез, я посмотрел на Каспара. Я ощущал гладкий, как кожа ягненка, пергамент этой презренной книги.

— Все то, в чем обвинил меня Фуст: в пропаже пергамента и чернил, в том, что литеры появлялись не там, где положено, — все это дело твоих рук.

— Кое-что — не все. У священника Гюнтера было в последний год прибыльное побочное дельце — он снабжал бумагой, купленной для печати, майнцских писцов. И нередко по ночам, когда я на цыпочках крался к прессу, Петер Шеффер осваивал это ремесло. Наверное, он знал, что этот день наступит. — Каспар рассмеялся, глядя на меня. — Ты всегда плохо разбирался в людях, Иоганн.

Я смотрел на него, стараясь удержать вместе разбитые части моего сердца.

— За что ты сделал это со мной?

— Я сделал это для тебя. Чтобы показать тебе возможности того, что ты создал. Для того чтобы освободить Адама из сада совершенства, где Господь удерживал его пленником, потребовался змий. И я хотел сыграть такую же роль, чтобы показать, чего можно достичь с помощью твоего искусства.

Он показал на бестиарий, который подарил мне в Штрасбурге.

— Ты знаешь, во что это обошлось человеку, который заказал его? Пятьдесят гульденов. А ведь это всего лишь зеркало, чтобы потешить его тщеславие. Я дал ему то, за что он заплатил. Но с помощью твоего пресса мы можем изменить порядок вещей.

Он прикоснулся к шрамам на своем лице.

— Ты знаешь, почему я получил это. Потому что король, император и Папа — а все они христиане — насиловали свои земли именем Господа. Но арманьякцы, мучая меня, преподали мне урок, через них я узнал: есть и другие силы, властвующие над этой землей. Я учился у них, постиг тайны, которых страшится даже церковь.

— Тайны? — эхом повторил я.

— Эта книга — только начало. С помощью твоего пресса мы можем писать и печатать столько копий, что ни богачи, ни церковь не в силах будут помешать этому. Мы сметем их ураганом огня и бумаги. Ты знаешь, почему церковники распускают слюни над твоей Библией? Потому что считают: если они будут владеть искусством печати, то будут владеть и

миром.

Я чуть не плакал от отчаяния.

— Именно этого я и добивался. Совершенной гармонии.

— Уж кто-кто, а ты-то самый последний из людей должен был стремиться к этому. — Он в ярости сжал кулаки. — Покорность церкви, которая грабит бедняков, тогда как ее епископы ходят в золоте и мехах? Церкви, которая предпочитает собирать деньги, а не крестить души? Церкви, продающей тебе бумажки во искупление тех грехов, в которых ее пастыри виновны десятикратно против тебя? Они не заслуживают этого изобретения, Иоганн. А мы с его помощью сможем уничтожить их.

Он взял у меня книгу.

— Я не выдумал животных, которых ты видел в этой книге. Я взял их из жизни. Я думал, что уж ты-то должен был бы это понять.

Я закрыл лицо руками. Раздался тихий хлопок — он бросил книгу на кровать рядом со мной, — потом заскрипели половые доски. Может быть, я ощутил легкое прикосновение ко лбу — то ли это был поцелуй, то ли ласкающая ладонь. А может быть, это был просто спазм. Когда я поднял голову, Каспара уже не было.

— Я понимаю, почему церковь сохраняла это в тайне.

Ник закрыл книгу. Кожа у него зудела, словно личинки выползли из книги и принялись пожирать его. Он давно не чувствовал себя таким грязным.

Эмили была ошеломлена этими образами. Лицо у нее так побледнело, что казалось чуть не прозрачным.

— Это жестоко. В ней столько ненависти. Трудно представить, что это сделал тот же человек, который напечатал Библию Гутенберга.

— Это доказывает сходство шрифта.

— И ты думаешь, поэтому они ее и прятали? — спросил Ник. — Чтобы защитить репутацию Гутенберга?

Джиллиан смерила его пренебрежительным взглядом.

— Ты что — не видел? Это тебе не просто сатира. Ты посмотри на поля.

Ник неохотно снова открыл книгу и принялся разглядывать разукрашенные обрамления. Стоило ему увидеть картинки, как он понял, что никогда их не забудет. Они были гораздо хуже центральных иллюстраций — образы, которые Ник и описать толком не мог.

— Это омерзительно.

— Еще омерзительнее, чем ты думаешь. Это не орнамент. Это руководство к действию.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Фигура в плаще. Почему, по-твоему, она с каждой страницей увеличивается в размерах? Она приближается. В картинках этой книги скрыт секрет, на манер старых алхимических текстов. Это книга, которая дает власть.

Ник уставился на Джиллиан. Как и всегда, он не понимал, что она думает на самом деле.

— Но ты же не веришь в это? — сказал он, хотя по выражению ее лица и видел, что, по крайней мере, она хочет в это верить.

— Кто-то верит.