Книга теней
Шрифт:
Я повернулась к зеркалу одним боком, затем другим — но тут раздался второй удар колокола.
— Parbleu! [53] — вскричала я, подобно персонажу Мольера, застигнутому врасплох. Но столь напыщенное словечко так подходило… должно было, наверное, подходить к моему новому костюму… — Merde! — добавила я, теперь уже от себя, ибо мне все еще предстояло написать три вопроса. А кроме того, я не имела представления, где в замке находится парадная столовая, и, если бы Враний Дол действительно оказался так велик, каким он представился мне из розария, поиски могли затянуться надолго.
53
Черт
Едва я сложила наконец пятый листок и уже собиралась сунуть его вместе с другими под жилет, колокол прозвучал в третий раз. Мадлен предупреждала, что третьего удара не будет. Но он раздался, причем показался мне очень настойчивым. У меня родилась надежда, что это случится и в четвертый, и в пятый раз, — тогда звон его доведет меня до столовой.
Так и произошло, а стало быть, отыскать дорогу туда представлялось совсем не сложным делом. Но где та дверь, через которую можно пройти в замок из студии? Я видела в ней лишь одну дверь, ведущую в сад… Предположив, что если дверь в ванную скрыта за видом на венецианский канал, то и другую следует искать за одной из остальных живописных панелей, я потрогала каждую из них, ожидая, что стена раздастся или отойдет в сторону, однако ничего подобного не случилось.
Тогда я обратила внимание на гобелен с каким-то античным сюжетом, закрывающий сразу три стенные панели. На крайних, завешенных не полностью, висели канделябры, но в том месте, где должна была находиться третья, я заметила, что изображение странно колеблется. Сквозняк? Так и есть. За гобеленом я нашла открытую дверь. К счастью, за ней горели факелы, вставленные в кронштейны из кованого железа, а то бы я блуждала по темным залам замка до самого рассвета. Пропитанные серою тряпки, которыми были обмотаны концы факелов, похоже, только что занялись: едкий запах серы еще стоял в воздухе, и дым только начинал клубиться под полутемными сводами. Студеный ветерок поигрывал слева от меня трепещущим пламенем наклоненных в сторону прохода факелов, тогда как правая стена терялась во мгле. Хорошо помню, что первым впечатлением от залов и коридоров Равендаля были мрак и пробирающий до костей холод. Мне захотелось вернуться в теплую, светлую студию, а не идти дальше по темным галереям — похоже, прорубленным в толще льда, припорошенного землей.
Но я двинулась вперед: меня подстегнуло желание получить ответы на мои вопросы. Стук моих каблуков был единственным звуком, нарушавшим гулкую тишину гладких каменных полов. Факелы горели тускло, я почти на ощупь пробиралась сквозь тени; несколько раз я останавливалась и озиралась вокруг: мне чудилось, будто я не одна. Но все твари, которых я «видела», неизменно оказывались игрой света и тени и так же быстро исчезали, как появлялись. И все равно я на каждом шагу ждала встречи с каким-нибудь призраком, боялась, что вот-вот явится кто-то из обитателей потустороннего мира. Враний Дол, наверное, битком набит необъяснимыми, сверхъестественными явлениями.
И в подтверждение обоснованности моих страхов крик, ужасный, леденящий душу крик пронесся под сводами замка и заставил меня замереть на месте. Сова, причем совсем близко. Опять крик. Нет, вовсе не плод моего воображения, а настоящий гортанный вопль неведомого убийцы, когтями и клювом прокладывающего себе путь через замок.
В ответ на совиный крик раздалось пугающее карканье множества воронов, которое, раз услышав, невозможно забыть. Грай черных птиц казался еще чернее, чем сами эти создания; казалось, они кричат прямо под ухом. Они, конечно, гнездились в самом Равендале, столь неспроста прозванном Враний Дол! Я не сомневалась в этом и потому, тронувшись в дальнейший путь, пригибалась теперь пониже, оглядываясь по сторонам и не исключая возможности, что притаившиеся под сводами тени могут материализоваться и, ринувшись вниз, наброситься на меня.
Я миновала несколько прорезанных в камне стены стрельчатых окон — в их переплетах не оставалось стекол, способных помешать проникновению птиц внутрь здания. Вообще проникновению чего-либо, ведь кто знает, какому живому существу или какой нежити может понадобиться пробраться в Равендаль или выбраться из него тем или иным способом? Из окон открывался вид на поля. Высоко в небе висела луна — вернее, ее узкий серп, так что в его скудном свете я не могла разглядеть, засеяны ли они, разгорожены ли на пастбища или вовсе заброшены.
Я, разумеется, предположила, что это Мадлен осветила мне факелами дорогу к столовой. И окончательно убедилась в справедливости своей догадки, когда ступила ногой во что-то скользкое на полу. Лужа крови… Да, так и есть: путеводное пламя факелов — еще одна услуга, оказанная мне ею. Странно, что именно та, которая сперва показалась мне бесчувственной и жестокой, когда бросала отрывистые свои реплики относительно происходившего, когда жестоко шутила над сестрой Клер… Странно, что именно ей угодно было стать ныне как бы моей опекуншею, моей защитницей. Мне стало вдруг любопытно, с какой ревностью могла наблюдать она из мрака теней за тем, как отец Луи одаривал меня своим вниманием? Она, несомненно, любила его при жизни; так почему смерть — если только смерть действительно была тем видом существования, в коем они обретались, — почему смерть непременно должна была разрушить взаимную страсть, некогда жившую в них?
Порою мне попадались дубовые двери на ржавых петлях. Я не решалась даже притронуться к ним, надеялась, что, дойдя до нужной мне залы, сразу пойму: это она и есть. Между дверьми в галереях были развешены картины и гобелены. При других обстоятельствах я сбегала бы за фонарем, чтобы разглядеть их, — но только не этим вечером. О нет. Я слишком боялась новых страшных открытий. Еще одного вытканного на шпалере святого, истекающего кровью на фоне тканого же ландшафта; либо портрета, который заговорит или с которого на меня посмотрят живые пристальные глаза. Нет, лучше дождаться дневного света и уж тогда начать исследовать замок: так будет безопаснее. А теперь только и нужно, что отыскать столовую.
Сперва донеслись запахи кушаний: жареного мяса, ароматных соусов. Затем я услышала позвякивание серебряных приборов и хрусталя. Ага, значит, сюда. Прямо. За этой двустворчатой дверью и должна находиться столовая. В этой мысли я утвердилась еще больше, когда обратила внимание, что череда факелов здесь обрывается. И все-таки я постояла за дверьми, прислушиваясь. Когда наконец я взялась за холодную, как сосулька, дверную ручку, дверь вдруг стала сама открываться вовнутрь — увлекая меня за собой, как бы «затаскивая» в залу, в которой…
В которой я ничего не увидела. Свет, слепящий свет ударил мне в глаза. Я остановилась на пороге как вкопанная, утратив способность видеть, одетая в наряд слуги. Да, я не могла видеть, но знала и чувствовала , что на меня смотрят. Разглядывают меня.
Неудивительно, что я на какое-то время была ослеплена — ведь над парадным столом висела огромная люстра из богемского хрусталя со множеством зажженных свечей. Она походила на затейливое растение, на сказочный цветок, состоящий из невероятного количества стеблей, веточек и блистающих соцветий, увешанный сияющими подвесками, по искрящимся граням которых расплылся белый воск; что же касается самого стола, то им служила массивная плита мрамора с кроваво-красными прожилками, простершаяся справа налево на двадцать, а то и на все двадцать пять шагов рослого мужчины; у правого края его я увидела Себастьяну, а у левого — Асмодея. Это они рассматривали меня.