Книга убийств

В день, когда получил «Книгу убийств», я все еще думал о Париже. Красное вино, голые деревья, серая река… город любви. И все, что там произошло. А теперь вот это.

Мы с Робин прилетели в аэропорт Шарля де Голля в понедельник пасмурным январским утром. Это путешествие придумал я, решив сделать Робин сюрприз. И провернул все за одну безумную ночь: заказал билеты на рейс «Эр Франс», комнатку в маленьком отеле на окраине Восьмого arrondissement [1] ,

Робин открыла дверь, и я увидел белую футболку, короткий красный саронг, каштановые волосы, мягкой волной окутывавшие плечи, усталые шоколадного цвета глаза без косметики. Мы обнялись, потом она чуть отстранилась от меня и посмотрела на чемодан. Когда я показал билеты, она отвернулась, чтобы я не заметил слез. За окном ревел черный ночной океан, но Робин приехала сюда вовсе не затем, чтобы провести отпуск. Она умчалась, все бросив, из Лос-Анджелеса, потому что я соврал ей и снова подверг свою жизнь опасности. Глядя на то, как она плачет, я вдруг подумал, что, возможно, между нами все кончено и изменить уже ничего нельзя.

Я поинтересовался, что случилось. Как будто я не имел никакого отношения к ее слезам.

— Просто я… очень удивилась, — ответила она.

Мы заказали бутерброды в номер, Робин задернула шторы, и мы занялись любовью.

— Париж… — сказала она, надевая махровый гостиничный халат. — Поверить не могу, что ты сделал это.

Она села, причесалась и тут же снова встала. Подошла к кровати, остановилась рядом, коснулась моего бедра. Потом медленно сбросила халат и оседлала меня, закрыв глаза и наклонившись так, что ее грудь оказалась у моих губ. Потом, когда все было кончено, Робин устроилась рядом и замерла, не говоря ни слова.

Я гладил ее по голове, перебирая мягкие локоны, и вскоре она заснула с улыбкой Моны Лизы на губах. А я подумал, что через пару дней мы с ней в толпе туристов будем покорно стоять в очереди, дожидаясь возможности увидеть настоящее произведение искусства.

Робин бежала от меня в Сан-Диего, потому что там жила приятельница, с которой она училась в школе — Дебора Дайер, хирург-дантист, успевшая трижды побывать замужем. Теперь у нее был роман с банкиром из Мехико («У него такие белые зубы, Алекс!»). Франциско предложил поболтаться по магазинам в Тихуане, а потом отдохнуть — сколько захочется — в пляжном домике, который он снял в Кабо-Сан-Лукасе. Но Робин чувствовала себя третьей лишней и потому позвонила мне и пригласила к себе.

Робин ужасно нервничала и извинялась за то, что бросила меня. Сам я так не считал. Мне представлялось, что пострадавшая сторона именно она.

Я попал в очень сложную ситуацию из-за того, что не сумел все предусмотреть и спланировать. Пролилась кровь, и погиб человек. С другой стороны, все было совсем не так ужасно, как это звучит. На карте стояли жизни невинных людей, хорошие ребята победили, а я остался в живых. Но когда Робин умчалась в своем фургоне, мне пришлось посмотреть правде в глаза.

Мои приключения не имеют никакого отношения к благородным намерениям — и очень большое к моим собственным недостаткам.

Много лет назад я выбрал в качестве специальности клиническую психологию, самую спокойную из всех профессий, сказав себе, что просто мечтаю провести остаток жизни, исцеляя душевные раны. Но прошло много лет с тех пор, как я в последний раз занимался этим. И вовсе не потому, что, как я убедил себя, меня перестала трогать боль других людей. Тут все было в полном порядке. Другой аспект жизни давал мне массу возможностей переживать чужую боль.

Правда состоит в том, что раньше меня действительно интересовали люди, и всякий раз, решая очередную проблему, я словно вступал с ней в поединок и обязательно должен был победить. Однако постепенно мне надоело сидеть в кабинете, делить час на четверти и погружаться в чужие печали. Мне просто стало скучно.

Следует признать, мое решение стать врачом было довольно неожиданным.

В детстве я отличался беспокойным нравом — плохо спал, часто перевозбуждался, был излишне подвижен, обладал высоким порогом болевой чувствительности, со мной постоянно что-нибудь случалось, и я попадал в самые разные неприятности. Я немного успокоился, когда открыл для себя книги, но считал школу тюрьмой и промчался через нее, стараясь побыстрее оставить этот кошмар позади.

Окончив среднюю школу в шестнадцать, я купил старую машину на деньги, заработанные летом, и, не обращая внимания на слезы матери и мрачные предостережения отца, покинул долину Миссури. Якобы чтобы поступить в колледж, а на самом деле мечтая попасть в полную опасностей и соблазнов Калифорнию.

Подобно змее, которая меняет кожу, я хотел чего-то нового.

Новое влекло меня, точно наркотик. Я мечтал о бессоннице и опасностях, об одиночестве и загадках, над которыми мог биться часами, о дурной компании и общении со скользкими типами. Я был счастлив, когда сердце отчаянно колотилось у меня в груди. А бушующий в крови адреналин заставлял чувствовать себя живым.

Когда жизнь становилась слишком упорядоченной и спокойной, мне казалось, что я перестаю существовать.

Если бы обстоятельства сложились иначе, я бы, наверное, занялся прыжками с парашютом или начал лазать по скалам. А может, делал бы что-нибудь и того хуже.

Много лет назад я познакомился с детективом из отдела убийств, и эта встреча изменила все.

Робин довольно долго сносила мои выкрутасы, но и ее терпение подошло к концу, и я понимал, что рано или поздно — скорее рано — должен буду принять какое-нибудь решение.

Она меня любила. Я знал, что любила. Может быть, именно поэтому она не стала ничего усложнять.

В Париже все идет по отработанной схеме.

Вы выходите из отеля под моросящий дождик, бесцельно бродите по улицам, пока не находите кафе около сада Тюильри, где заказываете дорогущие багеты и французский кофе, потом идете в Лувр, где даже не в сезон такие очереди, что становится тошно от одного их вида. Поэтому вы пересекаете Сену по Понт-Рояль, не обращая внимания на шум машин, который окутывает мост плотным покрывалом, разглядываете мутную воду внизу, заходите в музей Д'Орсе, где в течение нескольких часов нещадно издеваетесь над своими ногами, наслаждаясь творениями гениев. Затем углубляетесь в замызганные боковые улочки левого берега, где вас со всех сторон окружает толпа людей в черном, и мысленно смеетесь, представляя гнусавое пение аккордеона, которое легко побеждает вопли мотоциклов и вой «рено».