Книга воздуха и теней
Шрифт:
— К Мермельштейну, — ответила на его вопрос Кэролайн. — Он последний из оставшихся в городе оптовиков, кто продает лучшую кожу для переплета.
— И он продаст вам в розницу?
— Мистер Мермельштейн мне симпатизирует.
— А, ну да. Он тоже?.. — Крозетти изобразил жестом, что лапает ее.
Они поднимались по ступенькам к выходу из метро. Ролли резко остановилась.
— Нет, — сказала она. — Знаете, я сожалею, что рассказала вам о Сидни. Вы будете говорить так всякий раз, когда я упоминаю о делах с каким-то мужчиной?
— С этой минуты я все забыл, — ответил Крозетти, искренне пристыженный. В то же время он
К тому же он не понимал, с какой стати она идет к какому-то оптовику. Все, имевшие отношение к торговле старыми книгами в Нью-Йорке, знали, что центр переплетного бизнеса находится в Бруклине. Крозетти хотел спросить и об этом, но промолчал, поскольку догадался сам. Букинисты и серьезные коллекционеры, конечно, имеют контакты в среде обычных переплетчиков. Если одному из них предложат «Путешествия» Черчилля по заниженной цене, он непременно свяжется с торговцами переплетным материалом, чтобы проверить, ремонтировалась ли книга. Никакому коллекционеру и в голову не придет, что продавец сделал все самостоятельно, из необработанной кожи. Крозетти был удовлетворен собственной сообразительностью; он считал полезным любое проникновение в хитроумные и не совсем честные замыслы Ролли.
По Хьюстон-стрит они подошли к старому зданию рядом со Второй авеню. Здесь, в лофте — на пространстве размером, наверно, с целый акр, — хранились шкуры разнообразных животных, наполнявшие воздух едким запахом. Прислонившись к одной из кожаных кип, Крозетти смотрел, как Ролли довольно долго торговалась с пожилым мужчиной в ермолке, старомодном черном костюме и шлепанцах. Складывалось впечатление, что они довольны друг другом, и Крозетти с интересом отметил, что Ролли искусно сменила манеру поведения. Она улыбалась Мермельштейну, пару раз даже рассмеялась и в целом выглядела более развязно и агрессивно, чем та Ролли, которую Крозетти знал. Сейчас она вела себя несколько… возможно ли это?.. несколько по-еврейски? Речь ее также убыстрилась, теперь в ней проступал провинциальный акцент.
Он поделился с ней своим наблюдением, когда они ушли со склада вместе с маленьким рулоном прекрасной телячьей кожи, завернутой в коричневую бумагу.
— Все так делают, — беспечно ответила она. — Разговаривая с человеком, невольно перенимаешь его манеру поведения. Разве с вами не так?
— Наверно, — ответил он, а сам подумал: «Да, но почему бы тебе не начать с меня, дорогая?» Он чуть было не произнес это вслух, но, поразмыслив, просто спросил: — И куда теперь?
— Доедем до Четырнадцатой улицы, пересядем на бродвейскую линию и доедем до Колумбийского университета. Встреча с мистером Булстроудом через сорок пять минут.
— А нельзя сначала перекусить? Я с прошлого вечера ничего не ел.
— Вы съели все мое печенье.
— Ох, да, прошу прощения. Все ваше окаменевшее печенье. Кэролайн, что с вами происходит? Почему вы не живете как обычные люди, с мебелью и едой, в доме с картинами на стенах?
Она быстрее зашагала в сторону метро.
— Я же говорила вам. Я бедная.
Он торопливо догнал ее.
— Бедная — это к вам не относится. У вас есть работа. Вы зарабатываете больше меня. Куда все это уходит?
— У меня нет матери, с которой я могла бы жить, — отрывисто бросила она.
— Спасибо. Вы поставили меня на место.
— Не уверена, что вы понимаете. Я совсем одна
— Когда это вы были на улице?
— Не ваше дело. К чему такое назойливое любопытство? Оно действует мне на нервы.
Подошел поезд, и они сели. Когда он хорошенько разогнался и они оказались в зоне уединенности, создаваемой ревом подземки, Крозетти сказал:
— Еще раз прошу прощения. Это у меня от матери. Стоит ей сесть рядом с кем-нибудь в метро, и через две остановки она уже знает все о жизни своих соседей. Знаете, Кэролайн, большинству людей нравится рассказывать о себе.
— Знаю, но считаю это пустой тратой времени. Люди болтают о том, как им не везет. Или напрашиваются на комплименты. «Ох нет, Глория, на самом деле ты совсем не такая уж толстая! Ах, твой сын в университете Колгейта? Представляю, как ты им гордишься!»
— Но таковы люди, что тут поделаешь? О чем, по-вашему, надо говорить? О книгах? О переплетном деле?
— Можно и о них для начала. Я же говорила — я не очень интересный человек, да вы, похоже, никак не верите.
— По-моему, вы очаровательный человек.
— Не глупите! У меня скучнейшая жизнь. Хожу на работу, возвращаюсь домой, занимаюсь своим ремеслом, считаю дни до той поры, когда смогу научиться тому, что мне по-настоящему интересно.
— Кино, — сказал Крозетти. — Мы можем поговорить о кино. Какой ваш любимый фильм?
— У меня его нет. Я не могу позволить себе ходить в кино. И телевизора, как вы наверняка заметили, у меня тоже нет.
— Бросьте, девушка! У всех есть любимый фильм. Вы же ходили в кино в своем родном городе.
Ответа не последовало. Он спросил:
— Откуда вы родом?
— Ладно, а какой ваш любимый фильм? — спросила она после паузы, без всякого интереса.
— «Чайнатаун». [28] Не хотите отвечать, откуда вы родом?
— Там не было ничего интересного. Так что за фильм?
28
Фильм Романа Полански, 1974 г. (Прим. ред.)
— Что за фильм? Вы не видели «Чайнатаун»?
— Нет.
— Кэролайн, все видели «Чайнатаун». Люди, родившиеся позже, чем он вышел, видели «Чайнатаун». Есть же кинотеатры… в «Могадишо» его показывают неделю за неделей, и все в зале рыдают. Лучший сценарий, который когда-либо был написан. Награжден «Оскаром», номинировался на одиннадцать наград… как вы могли не посмотреть его? Это же культурный памятник.
— Не моей культуры, очевидно. Наша остановка.
Поезд с визгом остановился на Сто шестнадцатой улице, и они вышли. Ролли тут же двинулась вперед характерным для нее нетерпеливым, стремительным шагом. Крозетти рысцой припустил следом. Он думал: если она и впрямь не смотрела «Чайнатаун», то его первоначальное впечатление, что Кэролайн Ролли — вампир или какое-то другое нечеловеческое существо, оказалось верным.