Книга встреч
Шрифт:
— Да, и на собор. Собор у нас замечательный! Его еще Растрелли строить начал, но не успел закончить и достраивал другой знаменитый архитектор — Ринальди. Во время войны в храм бомба попала — прямо в купол, и, конечно, все было разрушено… Хотели его и вовсе снести, — была у нас такая деятельница районного масштаба, у которой на счету уже имелась одна разрушенная церковь. Ей все мечталось побольше кирпича из нашего храма добыть для нужд города. Но Екатерининский собор удалось отстоять. В 1978 году его восстановили и сделали краеведческим музеем, а в 1990 году, стараниями о. Гурия, вернули церкви.
— После музея его снова пришлось восстанавливать, — вздыхает о. Гурий, — но зато теперь он почти такой же, как был в старые времена. И знаете, что интересно:
— Полностью вернуть ему прежний вид, наверное, невозможно, — говорит о. Константин, — слишком сложная работа. Он у нас теперь такой строгий, подтянутый, а был в таком же примерно стиле, как верхний, Богоявленский храм в Никольском морском соборе… Весь узорный, затейливый, как и полагалось в эпоху барокко… Среди православных ямбуржцев такая легенда ходит: когда храм закрывали, колокола не отдали властям, а закопали где-то…
— Это не легенда, — говорит о. Гурий. — Есть у нас одна бабушка-прихожанка — ей 95 лет, а она ходит в храм без всякой помощи… Она и рассказывала мне, где колокола закопаны. И другие подтверждают… На территории автобусного парка они лежат, неподалеку от собора. Если с приборами там походить, то можно найти. Вот, правда, у автобусников к церкви отношение плохое…
И тут о. Константин притормозил свою «Оку» у обочины шоссе.
— А вот мы и приехали… Здесь у нас источник Ильи Пророка…
По сырой от дождя траве спускаемся к неширокому ручью, быстрому, каменистому, от одного взгляда на который по коже пробегает озноб. Знаю я эти ямбургские речки: в них и летом-то купаться — призадумаешься… Но отец Гурий невозмутимо достает кадило, начинается молебен, батюшки поют, я подхватываю, как умею, а сам все прикидываю в уме, как буду лезть в воду. На берегу стоит синяя купальная кабинка, все вокруг вычищено, ухожено, и даже камни в ручье сложены так, чтобы удобнее было проходить к небольшой ямке, выкопанной в русле ручья, куда, собственно, и полагается окунаться.
— Сюда мы приходим крестным ходом, — поясняет о. Константин, служим здесь долгие молебны, настоящие… Народу много бывает… Я первый окунусь, чтобы вам не так страшно было, — и усмехается: — Воду согрею для вас — собственным телом!..
Вот батюшка и окунулся, — моя очередь. Захожу не спеша в воду — не уронить бы достоинство, не показать бы, что трушу! — Делаю несколько шагов — ноги словно и не чувствуют никакого холода. Прыгаю в глубину: раз — со страхом, потом, подумав, еще раз — чтобы лучше прочувствовать, ну, и в третий — как водится… Что за вода! Как свежий воздух после душной комнаты! Словно не промозглой осенью купаюсь, а жарким летом: легче дышится, и осенний туман в голове рассеивается, и сердцу веселее… А холодно ли было? Что-то я этого не понял…
Батюшки уже ждут меня в машине:
— А теперь к святому Пантелеимону поедем!
И мы едем к святому Пантелеимону, где родник маленьким фонтаном бьет посреди ручья, и к следующему источнику — тихому, светлому, вдалеке от шумной дороги, и проезжаем едва ли не половину Ямбургских земель — древних русских владений, где родников больше, чем жителей, и батюшки рассуждают друг с другом:
— Надо бы еще тот источник освятить… и в этой деревне тоже… и там… и там…
— Во исцеление души и тела… — говорит отец архимандрит, — в просвещение ума и очищение сердца… Да откроет всем нам Господь очи сердечные, чтобы не променять нам будущих вечных благ на временные, суетные утешения… Понравилось ли вам купание наше? Ну, тогда — по вере вашей да будет вам! С нами Бог!
А вот рассказ самого отца Гурия, — вернее, та его часть, которую пожелал записать мой диктофон…
8. ОЙ ВЫ, ДНИ МОИ, ГОЛУБИ БЕЛЫЕ…
Архимандрит
— А где же Даня? Даня, Даня, выходи!
Из-под сарая неуверенно вышел голубь. Шел он, чуть припадая на бок, и одно из его крыльев торчало вкось.
— Давай, болящий, поспеши, обедать пора! — Отец Гурий поднял раненого голубя и принялся кормить его с ладони. И, не сводя глаз с больной птицы, начал рассказ:
— …Я долго некрещеным оставался. Одно время ходил у нас по дерене священник, требы какие-то совершал, и я просил у мамы: «Пусть он меня окрестит!..» А мама мне: «Да чем же мы платить-то ему будем? Маслом что ли? Он маслом не берет!» И правда, в ту пору денег колхозникам не давали, а платили им «палочками», трудоднями… Мама не знала, чем нас-то накормить, а не то, чтобы платить кому-то непонятно за что: она ведь не слишком-то верующая была… А я тогда очень огорчился, даже заболел… Тяжелые времена… Однажды мама не удержалась, принесла домой с колхозного тока два килограмма ржи; и пришлось ей заплатить за эти два килограмма шестью годами лишения свободы. И остались мы с братом на попечении у бабушки и дедушки в маленькой самарской деревушке…
Был такой случай: братишка мой старший поехал креститься. Возвращается, весь в слезах, и просит рубль: ему на крестик не хватило. А батюшка, оказывается, узнал, что денег у него нет и сказал такое: вот, мол, на вино-то у вас всегда деньги находятся, а на крестик не можете наскрести! Большая обида вышла, и мне это запало на сердце.
Но к Богу меня тянуло все-таки очень сильно. Я ведь в школе, хоть учился и хорошо, а ни октябренком, ни пионером никогда не был: противно мне это было, хотелось чего-то нездешнего, небесного. В деревне нашей была только начальная школа, и с пятого класса жил я в районном центре, в общежитии. Однажды брата моего призвали в армию, и захотелось мне его проводить. Дело было зимой, транспорта нет, и чтобы попасть домой, мне нужно идти из райцентра пешком, через лес, почти без дороги. Соседи по общежитию, — те, кто постарше, — строго-настрого запрещали мне идти, но я потихоньку удрал от них и отправился в путь. Иду — вокруг непроглядный морозный туман, снежные горы, дороги не видно. Поплутал немного, и понял, что совсем заблудился. Тут охватила меня паника, хотел я зареветь в голос, но потом подумал: «Чего реветь-то? Кто услышит-то меня? Вот я лучше помолюсь». Молив не знал никаких, а так — слышал что-то краем уха от бабушки. И начал я впервые в жизни молиться. И что же: тут же рассеялся туман, я понял, где нахожусь, и поспешил домой. А по дороге повстречал одного татарина с лошадью, который тоже заблудился, и на его телеге мы очень быстро добрались до деревни. Так я впервые молитвенно обратился к Господу и получил от него скорую помощь.
Окончил я школу, — к тому времени и мама уже вернулась, — стал работать в колхозе, на тракторе и был там первым работником — меня даже в район возили напоказ, как передовика производства. Вот работаю я однажды, и вдруг приходит одна моя родственница: «Поехали, Коля, с нами в церковь, — покрестишься!» «Э, — думаю, — не выйдет! Денег у меня нет, а получать от батюшки выговор не хочется. Не пойду!» И не пошел. Не проходит и часа, как она возвращается и — что бы вы думали? — приносит мне деньги: мою зарплату. Сейчас трудно понять, что это было за чудо из чудес, но ведь случилось это в 1954 году, когда колхозникам только-только начали платить настоящими деньгами! Впервые в жизни мне было за что-то начислено три рубля, а я об этом еще и не слышал ничего. Чудо самое настоящее! «Вот, Коля, держи! Пойдешь теперь?» Теперь, конечно, пойду! Я хлебы пек в тот момент, но, раз такое дело, бросил все и побежал вместе со всеми креститься.