Книга жизни
Шрифт:
– Конечно парковаться, машина же моя, – но уже с улыбочкой добавил тот. Она тут же парканулась, с недовольным личиком, нажав на кнопку, открывает стекло и сразу начинает:
– В чём дело, уважаемый, я разве что-то нарушила? – улыбается, чувствую, как в ней врубается что-то нереальное.
Инспектор представляется:
– А Вы разве не знаете, что здесь нет поворота в обратную сторону? – смотрит на неё инспектор и ожидает ответной реакции. Катя в недоумении и будто бы увидела перед собой марсианина:
– Неееет, – жестикулируя, высовывает голову из окна, разыскивая знак, которого там не было.
– Ваши документики, вы пили сегодня? – недоверчивым, но добрым взглядом смотрит на неё марсианин, а её это словно ещё больше заводит.
– Нееееет,
– У нас есть информация, что и Вы выпили в ресторане, – выкладывает, как на духу инспектор.
Катя в шоке, но улыбка с её лица не спадает, она начинает ржать пуще прежнего, Хок, понимает, что вот и пришёл конец, сейчас их заберут на освидетельствование, тачку на штрафстоянку, штраф, в голове закрутились подсчёты, настроение стремительно угасло, он оказался в такой ситуации впервые, если честно. Чтоб Вы понимали, Хок – примерный семьянин, домосед, трудяга и всё такое, а тут такое… Передача прав, сам пьяненький, нарушение ПДД, кстати о правах… Не знаю сколько секунд по времени длились его размышления, но Катин голос вывел из ступора:
– Слушай, да не знаю я где мои права, дома где-то, – уже пустилась в флирт она.
– Тогда давайте поедем домой за Вашими правами, Вы что не знаете, что управлять транспортным средством без предъявления удостоверения на право вождения автомобилем нельзя? – не унимался инспектор.
– Я же говорю, уважаемый инспектор, – господи, как же в этот момент она была мила, ей, кажется, доставляло удовольствие всё, что происходит на этой Земле. Хок молча впадает в транс, – мы с другом решили заехать, выпить по чашечке кофе, – правильно я говорю, Хок?
Кивает.
– Мы выпили кофе, он понюхал немного текилы, ну, что-то приключилось с ним, не знаю, какая-то хворь, вроде того, поэтому я ему не разрешила сесть за руль. Короче, красивый, давай так, чтоб ты был спокоен, а мы благоразумны – 25 и с сопровождением с нами до Росси, идёт? – в серьёз выдвигает она. Хок замер, глаза инспектора дышали недоверчивостью. Возникла пауза в несколько секунд, – накидываю ещё пятёрку, и ты включаешь мигалку, чтоб никто не мешал нам ехать, – с улыбкой докончила она.
Так они и поехали, весёлые, довольные от Московского до ул. Росси в сопровождении гаишников под весёлые гирлянды гайцов.
– Этот… этот таксюга нас сдал!!! Говорю тебе! – яростно с улыбкой в голосе заявила она, пока ехали до адреса впереди с мигающей «люстрой», – Я тебе говорю, который у выхода предлагал нас довезти, а мы отказались, он по любому в клубе нас видел, дрянь последняя.
Хок был в шоке, думаю, инспектор тоже был шокирован, но платил всё равно Хок.
– Слушай, у тебя точно есть права? – озадачился Хок, вспомнив ситуацию про права, подхихикивая всё больше и больше.
– Да, точно, точно! – Словно не обращая внимания на вопрос, ответила Катя.
То утро они встретили вместе. В машине после ночных похождений на побережье Финского залива. Сидели в тачке, разговаривали о жизни и наблюдали, как по горизонту всплывает огненное светило, озаряя город дневными благостями. Хок оставался на пассажирском сидении и любил каждую минуту прожитого часа.
Она выбрала родиться в маленькой деревне где – то посреди лесов, – сосновых боров, березовых опушек. Эти места являются янтарём природы чистейшего воздуха, силы духа, самородком среди диких частей её, наполненной изобилием карельских ягод, грибов, рыбы в тысячах тёмных озёр, трескучего мороза под ногами зимой, вечно зелёного лета, пением птиц от зари до зари. Она выросла во дворе, и не понятно было кто из неё выйдет. Играя с мальчишками в игры, всегда выбирала быть главарём. Она собирала компании мальчишек, и они шли патрулировать пароходы, которые были пришвартованы в гавани тех мест. Зимой она любила с компанией всё тех дворовых пацанов прыгать в сугробы сальто с крыш гаражей и сараев, а летом лазила по деревьям, в сопровождении своей дворовой подружки Ани и Иры. Всё так же не любила возвращаться со школы домой. Она любила есть карельские калитки из тонкого ржаного теста с картошкой. Но больше всего меня поразило то, что её страстью было «рисовать». Она чертила карты своей местности на кусках обоев, где каждый миллиметр был тщательным образом выверен. Там указаны дома, подъезды, дороги, тропинки, местонахождение того или иного сарая, сколько труб в доме на крыше. В куклы с девочками она мало играла, но если играла, то дома, в одиночестве. Кукол, в прочем, как и многие другие вещи, она выменивала у одноклассников на фишки или стопку вкладышей «Турбо», «Лав из» или «Бомбибом». Эта малышка была уверенной троишницей в школе, но заметная страсть к совершенству вела её с детства не для деревенских трущоб.
Они часто сидели в тачке. Она рассказывала ему о своём детстве, о людях, о своих переживаниях. Иногда… Он терял почву под ногами от того, как на самом деле она переживала. Где она берёт сил, чтобы пережить ту минуту, когда кажется, что всё кончено? И если меня однажды спросят, всё ли я рассказал… Я отвечу: «НЕЛЬЗЯ БЫТЬ ИСТИНОЙ НАПОЛОВИНУ».
2003 год. Долгожданный отъезд! Она собирает чемодан с вещами и наконец-то переезжает из своей родной глубинки в столицу Карелии.
Она нравилась мне, эта девчонка, своим неуёмным желанием жить, она была моим бесстрашием, детёнышем индиго, искомой величиной, я восхищаюсь ею. Она не любила в себе эту провинциальную простоту, могла прятать свои настоящие чувства от людей, выдавая за правду лживые подчас пошлые намерения. Я не видел никого, похожих на неё хоть чуть – чуть. Свой посёлок она нежно называла болото. Уехать оттуда ей помогло поступление на обучение. И вот он – первый курс учебного заведения под №7.
Там она нашла многократное отражение себя, отдавая годы вперёд жизни, бесстыдная копия исходного оригинала в зеркалах. Самостоятельная, свободолюбивая вольная жизнь, где нет этих родителей, школы, докучных одноклассников, соседей и той провинциальной жизни, что пачкала ботинки провинциальной грязью. Вот она – свобода, за которой скрывается всё или ничего. Что нужно девчонке, окончившей сельскую школу, полной жизни и неугасаемого оптимизма??? Она учила меня жить по-старому заново, будто бы завтра не наступит и делать нужно сегодня то, что можно было сделать ещё вчера.
Она выбрала путь, что умеет лучше всего – рисовать и поступила в художественное училище, а там общага, огромный мир целого невиданного доселе города Петрозаводска, ну, и, конечно же новые знания в образовательном учреждении. А главное, открывались возможности.
Как-то на страничке в контакте ей пришло сообщение от некой Моранди (кажется, это был уже 2012-й год), представившаяся доверенным лицом известного лондонского фотографа Мика Досона и пригласила сняться для журнала Лондона. Что сказать, а тело Катя действительно имела шикарное, соблазнительные формы, этим и пользовалась. Но её дикость, её простота выдавали. Симпатичная, но в глазах всё тот же неокрепший провинциальный страх перед мегаполисом, и несмотря на это она шла, просто шла туда где огни, к центру, туда, где музыка, весёлые компании, словно пытаясь убить в себе этот страх или вскрыть его, словно перед Судом. Она боялась всего этого, но была ведома этим страхом, словно с револьвером, но в юбке и с улыбкой на лице. Я чувствовал страхи в ней, но следовал туда, куда шла она. Катя согласилась и приехала на студию к Мику, которая была в его квартире на Академической. С порога сняла с себя одежду, вошла в комнату, уселась на высокий стул, расставила ноги, прикрыла рукой Лагуну, уставила взор на него и сказала:
– Ну, снимай меня, Мик, я пришла. – И он снимал. Он сделал пару пробных работ, сказал, что она будет smoll model. Та сидела на этом высоченном крутящемся стуле, слегка меняла положения тела, дрожала от страха перед неизвестностью, гигант Мик фотографировал. Катю взгляд Мика будоражил, в его затворе фотокамеры был какой-то странный страх. Он совсем не говорил по-русски, и всё, что говорил Моранди переводила для Катя. После они все вместе выпили чай. За столом Мик говорил, а Моранди переводила: