Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
— Не надо, — когда Уэллес открыл следующую клетку.
Доктор не обратил на него внимания и сунул руку за проволочную сетку. Там сидели трое зверьков. Он ухватил ближайшего и потащил его, протестующего, прочь от напарников. Животное явно чувствовало, что его ожидает: оно пронзительно визжало от ужаса.
Этого Джером не вынес. Рана в боку мучительно болела, но он бросился вперед, чтобы помешать убийству. Уэллес, обеспокоенный приближением Джерома, выпустил свою жертву, и обезьянка с криком побежала по поверхности стола. Когда Уэллес бросился ее ловить, пленники в клетке у него за спиной воспользовались случаем и выскочили
— Черт тебя побери! — заорал. Уэллес на Джерома, — Неужели ты не видишь, что у нас нет времени? Ты совсем ничего не понимаешь?
Джером все понимал, но одновременно не понимал ничего. Он понимал ту лихорадку, которую делил с животными; и стремление переделать мир он тоже понимал. Но почему все должно кончиться вот так? Все — и радость, и озарение. Почему история завершается в жуткой комнате, наполненной дымом, страхом и отчаянием, он понять не мог. Да и Уэллес тоже, хотя сам создал эти противоречия.
Доктор ухитрился схватить одну из сбежавших обезьянок, но Джером быстро подошел к оставшимся клеткам и открыл их. Животные вырвались на свободу. Уэллес, держа вырывающуюся обезьянку, потянулся за шприцем. Джером подбежал к нему.
— Оставь ее! — кричал он.
Уэллес ввел иглу в тело обезьянки, но прежде, чем он успел нажать на поршень, Джером схватил его за запястье. Шприц выплеснул яд в воздух, потом упал на пол. За ним последовала освободившаяся обезьянка.
Джером еще ближе подошел к Уэллесу.
— Я же сказал тебе, оставь ее, — повторил он.
В ответ Уэллес ударил Джерома кулаком в раненый бок. У того из глаз от боли потекли слезы, но доктора он не выпустил. Боль не могла заставить Джерома оторваться от яркого сердца, бьющегося так близко. Он хотел запалить Уэллеса, точно факел, хотел, чтобы плоть творца и творения слились в одном очищающем пламени.
Но плоть его была всего лишь плотью, кость — костью. Какие бы чудеса он ни видел — это его личное откровение, и он не успеет рассказать другим ни о своих радостях, ни о печалях. То, что он узнал, умрет вместе с ним, чтобы возродиться в ближайшем будущем И вновь умрет, и вновь родится. Как история любви, о которой пело радио: любви потерянной, обретенной и вновь потерянной. Джером глядел на Уэллеса в новом озарении. Он все еще слышал, как бьется перепуганное сердце ученого. Доктор ошибся. Если Джером оставит его в живых, Уэллес, возможно, поймет свою ошибку. Они — не провозвестники эры вечного блаженства. Это лишь грезы, и грезили они оба.
— Не убивай меня, — молил Уэллес, — Я не хочу умирать.
«Ну и дурак же ты», — подумал Джером и отпустил Уэллеса.
Мысли Уэллеса было ясны: он не мог поверить, что его мольбы услышаны. С каждым шагом ожидая удара, он пятился от Джерома, а тот повернулся к доктору спиной и вышел.
Снизу раздался крик, потом еще голоса. Полиция, понял Уэллес. Вероятно, они обнаружили тело полицейского, стоявшего на посту у двери. Через мгновение они будут здесь, наверху. Нет времени, чтобы закончить дело. Нужно убираться прочь, пока они не появились здесь.
На первом этаже Карнеги смотрел, как вооруженные полицейские поднимаются по лестнице. В воздухе ощущался запах гари, и он опасался худшего.
«Я вечно прихожу, когда все свершилось. Я выхожу на сцену, когда действие уже заканчивается», — думал он.
Привыкший ждать, терпеливый, как обученная собака, на этот раз он не совладал со своим беспокойством, пока остальные продвигались наверх. Не обращая внимания на тех, кто советовал ему подождать, он начал подниматься по ступеням.
Лаборатория была пуста, если не считать обезьян и трупа Йоханссона. Токсиколог лежал вниз лицом, шея его оказалась сломана. Запасный выход на пожарную лестницу был открыт, и сквозь него просачивался дымный воздух. Когда Карнеги отошел от трупа Йоханссона, несколько полицейских уже стояли на пожарной лестнице и кричали своим напарникам внизу, призывая их искать беглеца.
— Сэр?
Карнеги поглядел на приближающегося к нему усатого мужчину.
— Что?
Полицейский показал на дальний конец комнаты. Там кто-то был — в окне бокса.
Карнеги узнал его лицо, хотя оно сильно изменилось; это Джером Поначалу он подумал, что Джером наблюдает за ним, но потом убедился, что ошибся. Джером со слезами на глазах глядел на собственное отражение в мутном стекле. Пока Карнеги смотрел на него, лицо исчезло в глубине камеры.
Другие полицейские тоже заметили парня. Они продвигались цепью по лаборатории, занимая позиции за лабораторными столами, с оружием наготове. Карнеги уже бывал в подобных ситуациях и знал об опасности момента. Если он не вмешается, прольется кровь.
— Нет, — приказал Карнеги, — пока не стреляйте.
Он отодвинул протестующих полицейских и двинулся по лаборатории, не прячась. Прошел мимо умывальников, где тлели останки проекта «Слепой мальчик», мимо лавки, под которой совсем недавно он нашел мертвую Дане. Мимо проползла обезьянка, явно не замечающая его приближения. Карнеги позволил ей найти щель, чтобы забиться туда и умереть, а потом двинулся к двери бокса. Она была не заперта, и инспектор потянул за ручку. За его спиной в лаборатории воцарилось молчание. Все глаза обратились на него. Карнеги резко распахнул дверь. Однако атаки не последовало. Он шагнул внутрь.
Джером стоял у противоположной стены. Если он видел или слышал Карнеги, то ничем не выказал этого. У ног его лежала мертвая обезьянка, все еще цепляясь за штанину парня. Другая всхлипывала в углу, закрыв лицо ладошками.
— Джером?
Карнеги показалось или действительно запахло клубникой?
Джером замигал.
— Ты арестован, — сказал Карнеги.
«Хендриксу бы это понравилось», — подумал он.
Джером отнял от раны в боку окровавленную руку и начал поглаживать себя.
— Слишком поздно, — ответил он.
Он чувствовал, как в нем разгорается последнее пламя. Даже если этот человек пришел арестовать его — что изменится? Смерть уже здесь. Теперь он понял, что она собой представляет; всею лишь успокоение, сладостная темнота, ожидающая наполнения и жаждущая оплодотворения.
Его промежность пронзила судорога, молния метнулась по телу и пробежала по позвоночнику. Джером рассмеялся.
В углу камеры обезьянка, услышав смех, снова начала всхлипывать. Звук этот на секунду отвлек Карнеги, а когда он перевел взгляд обратно на Джерома, то увидел, что близорукие глаза парня закрылись, а руки повисли. Он умер, прислонившись к стене. Какой-то миг его тело оставалось в вертикальном положении, несмотря на закон земного притяжения. Потом ноги подогнулись и Джером упал вперед. Он был, понял Карнеги, всего лишь метком с костями, не больше. Удивительно, что протянул так долго.