Книги мёртвых

Геворкян Эдуард Вачаганович

Неестественное явления участкового, сообщившего искомую дату, вписывалось в последовательность случайных и как бы случайных встреч, сопровождающих меня, Недолина и, возможно, в свое время Ханина. У меня даже возник соблазн проследить историю всех этих разысканий до Ханина и после меня, но я благоразумно подавил соблазн. Разумеется, встреча эта не имела никакого значения, возможно, участковый возник в этом мире только для того, чтобы сообщить дату, и исчез незамедлительно после того, как исполнил свою миссию. Правда, если существуют генеративные структуры, порождающие участковых, сообщающих даты, то должны существовать и аналогичные структуры, порождающие "меня", узнающего дату, и так далее. Впрочем, это возвращение

к идее магического континуума и относится к предыдущему соблазну. Мне же следовало впредь опасаться участковых, даты сообщающих.

Итак, в 1922 году было запланировано и самым решительным образом осуществлено отделение души от государственного тела. Маленькая и, на первый взгляд, безобидная операция -- высылка морским путем горстки философов, поэтов, ученых... Даже прямое их физическое истребление не привело бы к подобному для государства летальному исходу, истребление одних неизбежно порождает других, смертью, как известно, смерть попирается. Но это изгнание за море носило глубоко магический характер: воспроизводился уход души на тот свет и, в силу симпатических обратных связей, именно к этому и привел.*

Сноска: *Достаточно вспомнить воды Леты или Стикса, чтобы проследить истоки таких представлений. Любопытно, что во многих мифах и легендах герои, расставаясь с миром, уплывают. В свою очередь, приплывают, как правило, боги или полубоги. Эти представления нашли свое отражение и в так называемой "фэнтези", вспомним, например, финал толкиновской трилогии, когда герои, изнуренные долгой битвой с силами Зла, уплывают за море, откуда нет возврата.-- Э.Г.

Последующие акции практикующих идеологов привели к тому, что все зарубежье и впрямь стало рассматривать как "тот свет", попасть куда было хуже, чем, допустим, в тюрьму ("Из тюрьм приходят иногда, из заграницы -- никогда". А.Вознесенский). Неудивительно, что эмиграция казалась неким подобием смерти, и отбывающий, внеся свою лепту перевозчику, исчезал словно бы навсегда, в единичные до сих пор случаи возвращаясь как бы воскрешенным в новом качестве ("Иностранец!").

Как уже поминалось, разложение физического тела -- процесс скоротечный, тогда как государственное тело разлагается в срок исторически скоротечный же, но в масштабах человеческой жизни иногда вполне и безнадежно длительный. Как особо ценный труп, находящийся в герметической изоляции, может сохраниться практически до архангельских труб, как и труп государственного тела в должной изоляции может продержаться, пока не провоняет до невозможности. ХОлодное железо, неплохо зарекомендовавшее себя от воздействия чар снаружи, сдерживает и некробиотические процессы от распространения вширь. В этом аспекте падение "железного занавеса" будет иметь неожиданный и неприятный результат для ничего не подозревающего жителя внешнего мира.

И, наконец, становится понятным истинный смысл и пафос советской литературы. Мертвую "действительность" может отображать только мертвая литература. Да она и была такой!

Смерть положительного героя -- не таинственное проявление некоего имманентного зла, носителем которого является Империя, а элементарное воздаяние за "положительность". Ведь с точки зрения внутренней, сокровенной логики, смерть изначально мертвого персонажа, обитателя мертвой страны, гражданина страны мертвых, есть именно возвращение к жизни, воскрешение его.

Смерть мертвого -- как возвращение к жизни. Не отсюда ли высокие перлы относительно тех, кто "живее всех живых", "навечно в памяти народной", "вечно в строю", "за себя и за того парня" и т.п.? Да, такова логика советской литературы.

Но это -- мертвая логика.

И потому она не истинна.

6

Результаты столь изнуряющей исследовательской акции оказались удручающе малы. Стоило воссоздавать, опрашивать, домысливать, чтобы

в итоге придти к банальному и широко известному выводу. К Недолину понимание всего пришло быстрее, чем к Ханину,-- может, потому, что срок его небытия был несколько короче. Иногда я задумывался, каково им, мертвым, там, среди вроде бы живых? Дело ведь не в преодолении стереотипа "совка", а совершенно, как вы уже догадались, в ином. Но эмоционально этот вопрос не возбуждает -- что нам, мертвым, до живых?! Кто мешает считать живым себя и только себя? Ведь сколько лет мы полагали "трупом" Запад и добродушно посмеивались на ароматом его разложения.

Не исключено, правда, что в свое время некий чикагский аналог Ханина или вашингтонская аватара Недолина придут к выводу, что Запад тоже мертв, правда, по-своему.

До меня доходили сведения о деятельности Недолина на той стороне, где, по недостоверным источникам, есть добро и зло. Он закончил какое-то местное престижное учебное заведение и подвизается очеркистом в русскоязычной газете. Время от времени далекие друзья, в чьем существовании я с каждым годом все больше и больше сомневаюсь, присылают мне копии газетных вырезок. Осенью этого года, например, Недолин провел сравнительный анализ этимологии слова "красный" в сопоставлении с методами окраски некоторых вирулентных биотоксинов. Примитивные сюжеты о красном флаге, сигнализирующем о том, что на корабле чума, развлекает читателей из очередной волны контрконтактов, абсолютно незнакомых с трудами шестидесяти- и более -летней давности. Все весьма скучно и неинтересно.

Даже его трактат о буквальном понимании понятия "красная чума" кажется пересказом одного или нескольких сюжетов не то польского, не то болгарского фантаста.* Все эти рассуждения о зигзаге эволюции, образующих разумные сгустки микробов, было бы невозможно читать, если бы не отдельные забавные страницы, где описан (хочется добавить -- с большим знанием дела) процесс возникновения и самопознания "чумных" ментальных образований на кладбищах и моргах. Но все это изложено сухо, схематично, протокольно. Художественность не самая сильная сторона Недолина, если она вообще у него есть, художественность.

Сноска: *Очевидно, имеется в виду С.Лем.
– - Э.Г.

В одном из оккультных сборников мелькнула его заметочка о спонтанной магии сложных и сверхсложных структур. Некоторые мысли показались мне достойными внимания, если бы они не были разбавлены переживанием все тех же идей относительно некоего Супермозга, образованного несчетным количеством бактерий, вирусов и прочей гадости. Смешно читать о попытках этого сверхразума нащупать контакт с иными сущностями, например, со служителем морга. Не менее смешно читать об описаниях контактов на субоккультном уровне, когда обрывки плохо воспринятых символов воплощаются в тифозные фантазии Троцкого и К.

Недолину чем-то очень досадил Троцкий. Недолину проще разобраться с Тем, Кто Не Погребен Замертво, и потому является мировым стержнем коловращения магии мертвых. В одном из его спусков образ бесконечно мертвого мертвеца, но он тут же размывается легковесными рассуждениями о депавлизации (или, напротив, саулизацией) героя советской литературы. Новозаветный Саул (Савл) спасен от погружения во тьму (слепота!) верою в Христа. Павлы соцреализма слепнут, гибнут, самоистребляются во имя своей "веры". Три Павла -- Власов, Корчагин и Морозов -- долго мусолятся автором ради того, чтобы придти к "неожиданному" выводу: во всех странах писатель есть невыделенный гражданин своей страны, тогда как в стране мертвых любой, сподобившийся войти в клан пишущих и печатающихся, тут же "при жизни" получает посмертное имя "советский". И оно добавляется к кому бы то ни было, независимо от национальности или даже классового происхождения, будь то бывший граф, колчаковский контрразведчик или пролетарский самоучка.