Книги мёртвых

Геворкян Эдуард Вачаганович

Затем у Недолина прорезался интерес к фантастике. Три или четыре очерка посвящены именно ей. Он немного порезвился на тему двойного посмертного имени: "советский писатель -- фантаст", поговорил об именах фараонов, заключаемых в картуш, но, хвала небесам, этим и ограничился, оставив в стороне пирамиды, сфинкса и египетскую магию. Его увлекла непонятная и, на первый взгляд, иррациональная антипатия властей к фантастической литературе.

Чем была вызвана эта неприязнь или даже, если копнуть глубже, под надгробие, ненависть? Возможно, инстинктивная

защита своих прерогатив: как смеют эти мелкие прихлебатели описывать будущее, когда означенное будущее выписывается в тенистых кущах кремлевских дач в соответствии с кроками очередного съезда-пленума! Поэтому даже самая верноподданическая фантастика принималась с брезгливым опасением. В конце концов, от так называемой творческой интеллигенции можно было ждать любой пакости: что, если сама возможность выхода за переделы "реальности", пусть даже в самых узких рамках дозволенного, подтолкнет их к догадке об ирреальности своего бытия? Вероятно, предположил Недолин, при посвящении в высшие градусы власти продвинутого аппаратчика слегка приобщают к тайне государственного небытия. В этом очерке он резвится дефинициями понятий "турпоходы" в применении к партийным карьеристам, пытается ввести термин "некромасоны", но потом вновь возвращается к ритуалу посвящения.

Перейдя от излюбленных вирусов и микробов к объектам покрупнее, он долго и с тошнотворной обстоятельностью рассуждает о раковых клетках, о своего рода посвящениях в метастазы, причем каждая клетка персонально проходит обряд инициации в первичке. Отсюда следует банальный ход -- неприязнь властей к фантастам -- это естественное отношение злокачественной опухоли к доброкачественной.

В другом опусе Недолин сводит ревность властей к раздражению старого палача, сообщающего своему восприемнику "сакральную" профессиональную тайну -- все жертвы: прошлые, настоящие и будущие -- суть одна жертва, на самом деле изначально умерщвленная. И тут, представьте себе, на это профсобрание заваливается сосед-точильщик, функция которого -- время от времени затачивать топор, и, то ли подслушав разговор, то ли с перепоя, заявляет, что нет никакого "на самом деле" и что этих "на самом деле" превеликое, если не бесконечное, множество.

Некоторые пассажи, впрочем, забавны. Так, в описаниях ракет в фантастической литературе 50-60-х годов Недолин не обратил внимания на откровенную фрейдистскую символику (вернее, пренебрег ею, полагая, что это всего лишь первый уровень магической мимикрии), а стал подсчитывать, сколько раз в иллюстрациях повторяется выписанный на бортах стальных фаллосов тетраграмматон "СССР". Выводов, правда, он никаких не делает.

Если у него мелкие заметки о самоубийствах поэтов и прозаиков, не он запутался в своих конструкциях, Мне, да и, наверное, любому читателю, не вполне понятна связь между самоубийством Есенина и "Теркиным на том свете" Твардовского.

В последнее время вообще мало что можно понять из его сочинений. Даже если согласиться с тем, что в момент смерти Александра Ульянова его душа вселилась в тело брата Владимира и начало своей новой жизни ("другой путь") ознаменовала фактическим изгнанием, изъятием души брата своего (зомбификация ритуального убиения Авеля Каиным?), даже если предположить, что на Красной площади лежит дважды мертвец Советского Союза (а потому и живее всех живых -- единственный!), то почему из всего этого следует, что Отечество наше не просто "тот свет", а истинный ад, и притом, прошу заметить, ад китайский? Ссылки на тибетскую "Книгу мертвых" и обильная цитация "Записок из хижины "Великое в малом" не вносят никакой ясности.*

Сноска: *В китайских источниках действительно описаны случаи, когда в момент казни, самоубийства или насильственной смерти неумиротворенная душа вселяется не только в новорожденного, но и во вполне зрелую особь. Одержание духом может быть кратковременным, а может и затянуться надолго. Китайские практики рекомендуют сразу же по одержанию облить жертву смесью собачьего кала, конской мочи и кошачьей крови. Дух удалится немедленно. Очевидно, в то время с собачьим калом было напряженно.-- Э.Г.

Некоторые реверансы Недолина в сторону тибетских магов и попытки нащупать контакт с силами, разрушающими красную магию, естественно, ни к чему не приводят. Ни Ханин, ни Недолин не подозревали, что столкнулись с демоном, владеющим самой древней, могущественной и неодолимой -- мозаичной магией. Мозаичная (она же кумулятивная, она же виртуальная, она же трансметрическая...) магия рассыпана, растворена везде и во всем, что существует, а потому -смертно. Забытое заклятие "на миру и смерть красна" осталось только в сборниках пословиц и поговорок, но всякий, пытающийся добраться до истинного его смысла, увидит в нем не только красную смерть мира, но и смерть красного мира. Однако это мало обнадеживает.

Пока крутятся молитвенные валы ротационных машин, пока верстаются изо дня в день, пока создаются адептами Сына Четырех Кровей книги мертвых -- надежды для нас нет. Может быть, наши дети...

Рано или поздно мне придется сделать свой шаг за холодную линию пентаграммы и вынуть иглу из точки пресекновения. Скорее всего эта попытка ни к чему не приведет. Ханин исчез бесследно. Исчезнет и Недолин. Исчезнем и мы.

Перед своим окончательным исчезновением Недолин расставит по углам стола четыре зеркала и призовет невесть откуда вспомнившимися заклинаниями все силы, которые он будет в состоянии призвать.

Разумеется, ничего не произойдет.

И после этой попытки он сгинет, растворится в бытии.

От его последнего труда, посвященного новому поколению, как символу надежды на возрождение духа, останется горсть пепла и несколько слов. Это будет надпись черным фломастером на стене, чуть ниже выцветшей фотопанорамы города Суздаля.

Надпись гласит:

"Новое поколение червей -- выбирает новые трупы".

Большой оптимист был этот Недолин.