Книжка про Гришку
Шрифт:
Козёл Розенкранц метался и прыгал с криком душевной боли. Брыкался, лягался и наконец упал посреди стадиона без сил и заплакал.
— Ах, какой стыд! — плакал он. — Застрелюсь! Голодом себя уморю! Как мне теперь жить после такого позора? Что наделали… Хулиганы…
Некоторые дачники стали козла успокаивать. Даже Пестрякову Валерию замечание сделали: мол, мог бы и не так окончательно побеждать. Мол, что теперь прикажете козлу делать с его раненой душой?
Гришка хотел дать разъяснения по существу вопроса, но тут на стадион взошёл председатель колхоза Николай Евдокимович Подковырин.
— Товарищи дачники, — сказал он. — Вы приехали в наши прекрасные места отдыхать. Поэтому я призываю вас к активному отдыху, чтобы вы не слонялись и не скучали. Травы у нас нынче поспели на удивление высокие, сочные и густые. Колхозники с ног валятся — косят их. Ваш отдых и удовольствие я вижу в том, чтобы помочь это сено сгребать и свозить в стога.
Некоторые дачники согласились сразу.
— Где, — говорят, — грабли?.. Куда, — говорят, — идти?
Другие, которые козла жалели, заупрямились.
— Почему, — говорят, — мы? Мы, — говорят, — не двужильные. У нас нервы.
Председатель колхоза руку поднял.
— Мы никого не неволим. Мы просим. Запах лугов, аромат сена и ветер с реки поправят ваше здоровье. А нам будет польза. К тому же вы не бесплатно будете сено сгребать. Но наибольшее удовлетворение доставит вам ваша совесть, потому что она на такой работе окрепнет.
— Спокойнее! — сказал председатель, поскольку малосознательная часть дачников снова загалдела. — К вам сейчас обратятся приехавший к нам на три дня академик товарищ Спицын и наш земляк — заслуженный пенсионер Фёдор Иванович.
— Товарищи, надо, — сказал дядя Павел.
— На лугах так прекрасно, — сказал дядя Федя.
Пристыженная их словами малосознательная часть дачников заспешила к правлению получать инструмент. Собаки, естественно, разбежались, и кошки, и куры, и петухи. Шофёры по своим делам направились. Пестряков Валерий ушёл переодеваться после победы.
— Я своё дело сделал, — сказал он Гришке на прощание. — Теперь ты своё доделывай.
Полюбуйтесь на Розенкранца
Остались на стадионе Гришка и козёл Розенкранц, умирающий от ложного стыда и обиды.
— Хватит вам на земле лежать, — сказал Гришка. — Вставайте.
— Не могу… — застонал козёл. — Я не могу никому на глаза показаться. Я пойду и утоплюсь… А вас я теперь ненавижу…
— Вы меня и раньше не очень любили, — сказал Гришка. — А в вашем возрасте уже пора за ум взяться.
— Я сирота-а… — заплакал козёл. — И не подходите ко мне, я укушенный.
— Григорий, — послышалось сверху.
Гришка голову поднял — над ним Аполлон Мухолов виражи закладывает.
— Здравствуйте, — сказал Гришка. — Вы посмотрите, что с Розенкранцем творится. Прямо как маленький.
— Сирота я, сирота-а… — Козёл заплакал ещё жалобнее. С подсинённой бороды закапали на землю обильные синие капли.
— Меня Розенкранц никогда не заботил. А теперь и подавно, — сказал воробей. — Я теперь выше. — Он покружил над стадионом и завис над Гришкиной головой. — Я влюблён. В чайку… Каким-то сверхъестественным чудом к нам прилетела чайка с Балтийского моря. Она сейчас рыбу ловит на плёсах. Плотву… Я вас ищу, собственно. Попрощаться. Улетаю с чайкой на Балтику. Буду морским воробьём. С Фёдором Ивановичем я уже попрощался и с Павлом Степановичем.
Гришка хотел спросить, мол, нельзя ли и ему к морю, но вспомнил, что после турнира возникла, как и было задумано, задача, которую нужно было решить безотлагательно.
— До свидания, — сказал Гришка. — Прилетайте обратно.
— В отпуск только. У моряков, сами знаете, жизнь… — Аполлон Мухолов замолчал — наверно, не знал, какая у моряков жизнь, а врать не решился, опасаясь, что не хватит воображения.
Козёл Розенкранц поднял на воробья покрасневшие от слёз глаза, носом бурливо шмыгнул и вдруг сказал басом, какой возникает после рыданий:
— Пижон пернатый. Скажи спасибо, что у меня тоска в данный момент, не то бы я из тебя не то что морского — подводного воробья сделал.
— Как? — воскликнул Аполлон Мухолов, не имея в виду задавать вопросов.
— Этой подушечке для булавок случай помог. — Козёл поднялся и нервно забегал туда-сюда. — Везёт некоторым. Ой, люди! Ой, уважаемые домашние животные, птицы и курицы! Где справедливость? Родился он, пардон, под стрехой средней школы. Всю науку в форточку подслушал. Изо всех десяти классов сразу. Вообразите, какая каша у него в голове. И пробелы.
— Я самообразованием пополнил и систематикой, — объяснил воробей гордо.
— Нет, вы ответьте, — продолжал козёл, сотрясаясь всем телом. — Мух для пропитания ему ловить нужно было? Нужно. Он их ловил? Ловил. А также расходовал ценное учебное время на драки. Пропускал, Мухолов, занятия?
— Многие школьники пропускают, а им всё равно аттестат дают, вздорно чирикнул Аполлон Мухолов. — И помолчали бы вы. Не вам говорить! Вам… с вас… о вас, как с козла молока. Я всегда презирал козлов!
— Да я тебя вместе с твоим чириканьем проглочу! — Козёл подпрыгнул на рекордную высоту. Он бы, конечно, задел воробья рогами, но Аполлон Мухолов взвился свечкой и от страха за свою будущую моряцкую жизнь и любовь капнул на козла с высоты.
Именно эта капля оказалась последней каплей, решившей судьбу козла Розенкранца.
— Недоучка! — закричал козёл страшным голосом. И зарыдал. — Чтобы на меня какой-то воробей паршивый с высоты капал? Нет, не могу! Держите меня, Гришка, у меня разрыв сердца.