Книжка про Гришку
Шрифт:
Пригорюнился козёл и задремал сразу на оба глаза. Проснулся, словно его за хвост дёрнули. Глядь — возле крапивы Гришка стоит. Такой тощий, что даже тени от него нет.
«Вот ведь худенький мальчик, — подумал козёл Розенкранц. — Его и боднуть нельзя — не прицелишься. Беда, его даже комары не кусают промахиваются. Может, не нужно его в грязи валять? — Эта мысль показалась козлу недостойной. — Ну уж! Я уж своё возьму!» — решил он и закипел сердцем.
— Здравствуйте, — сказал козёл Розенкранц, вылезая из-под телеги. Мы уже виделись, но, как говорят, вежливым словом ещё никто себе язык не натёр. Чего это вы в крапиву уставились?
— А смеяться не станете?
— Чего же смеяться. Я же не такой весёлый, чтобы хохотать почём зря.
Гришка посмотрел на козла добрым взглядом.
— Знаете, мне показалось, что в крапиве человечки живут. Такие зелёненькие — крапивные люди. Когда я подошёл, они все в крапиву попрятались… Видите, видите, тени мелькают. И шорох. Это они глубже прячутся.
— А как же. Кислопуты. Озорные ребятишки. — Козёл подмигнул, и голос его словно обвалился, стал, как будто из ямы, тихим и таинственным. — А вы, Гришка, в кузницу заглянуть не хотите? Там чёрные человечки живут углепуты. Я с ними в дружбе. Что их трогать — таких малышей. Очень забавные — все как один.
— Они тоже попрячутся, — сказал Гришка неуверенно.
— Сначала попрячутся. А потом я им свистну. Вылезут. Вас они бояться не станут. Вон вы какой худенький… Но симпатичный.
«Странные слова — худенький, симпатичный — пустые. Ничего в человеке не объясняют».
Гришка опечалился, вспомнил детский сад, доброжелательных пожилых соседок и ленинградских начитанных ребятишек.
— А углепуты дразниться не будут?
— Ни в коем случае. Они деликатные. Заходите.
Твоя правда в супе
В кузнице черно. На чёрных балках паутина чёрная. В углах мусор чёрный и железо ржавое. Горн развалился. И запах. Такой запах снится детям во сне, когда они видят войну, потому что настоящего запаха войны сегодняшние дети не знают.
— Страшно? — спросил козёл Розенкранц. В его голосе послышалось нечто такое, от чего Гришка почувствовал себя неуверенно.
Гришка обернулся и увидел: стоит козёл в дверях, рога опустил и смеётся беззвучно.
— Где же углепуты? — спросил Гришка.
— Они в пятом углу. Сейчас вы этот угол искать начнёте на четвереньках. — Козёл ещё ниже рога опустил. — Надеюсь, понятно? Сейчас я вам за вашу ужасную майку отомщу. И за то, что вы меня опозорили перед милиционером товарищем Дудыкиным. И за то, что ваш дядя Федя меня не уважает. А этот ваш академик смотрел на меня с насмешкой.
— Вы нечестный.
— Конечно, нечестный. Я вам ещё тогда объяснял — характер у меня отвратительный. И хватит! Принимайтесь искать пятый угол… Ну, потеха! Улыбнитесь мне в ответ.
Гришка быстро по сторонам глянул. Не выскочишь. Оконце маленькое, хотя и без стёкол. Других дыр нет.
— Не буду я пятый угол искать, — сказал он.
— Не будете? Потом будете. А сейчас ловите мух!
Такой поворот дела Гришку озадачил.
— Ну, ловите! — повторил козёл, двинув Гришку рогами.
— Нельзя же так больно!
Козёл засмеялся:
— Можно. Ещё больнее можно. Ну!
Острые рога коснулись Гришкиного живота. Гришке стало так жалко себя, так не захотелось в чёрной пыли валяться, отыскивая пятый угол, тем более он чистую майку надел.
— Пожалуйста, — сказал Гришка тихо. — Сейчас поймаю, если вам так хочется.
Гришка увидел муху — сидела она на стене возле окна, — сложил ладонь корытцем и прицелился её ловить.
— Эту нельзя. — Козёл фыркнул с деланным недоумением. — Вы же культурный. Видите, она отдыхает. Ловите вон ту, летящую. Ну!
— А вон ту можно? — спросил Гришка.
— И ту нельзя. Она по делу идёт. У неё детки. Говорю, ту ловите, которая под потолком жужжит.
Гришка стал на цыпочки, хотел подпрыгнуть за мухой, но не смог. Не оторвались ноги от земли. И тут почувствовал Гришка в животе, там, где только что был страх, что-то твёрдое и строгое. Вспомнил — гайка! Подтянул Гришка гайку мысленно и сказал:
— Хватит! Не буду я вам ни мух ловить, ни пятый угол искать.
— Ах не будете? Тогда кукарекайте. — Козёл отошёл для разбега, чтобы, если Гришка не закукарекает, боднуть его изо всей силы. — Кукарекайте! Ну!
Гришка глаза пальцами распахнул и так их держал, чтобы встретить удар не зажмуриваясь.
И вдруг раздался в кузнице чистый петушиный крик.
Козёл радостно почесал ухо левой задней ногой.
— Закукарекали! Испугались!
— Чего же пугаться, — ответил козлу петушиный голос, — у нас, петухов, дело такое.
Глянул Гришка — на окне петух стоит, красивый, словно заря сквозь лесные ветви.
— А ты чего тут?! — закричал козёл Розенкранц. — Погоди, я и с тобой разберусь. Чего кричишь?
— Время для крика пришло, — сказал петух. — Может, кто в лесу заблудился. Услышит мой крик — и всё, и спасён. А ты не таращись. Ишь ты… Я петух! А петушиного крика, если бы ты побольше читал, даже черти боятся. Где петух, там и правда.
— Твоя правда в супе!
— Тоже правда, — сказал петух. — Кого в войну первым губят? Петуха. И нет в войне петушиного крика. А как мир настаёт, снова петух кричит. Правда там, где мир и согласие.
— Я вот тебе покажу мир и согласие! — Козёл разогнался от двери, прыгнул петуха боднуть, даже голову вывернул, чтобы рогами оконную притолоку не задеть. Проскочил головой в окно и застрял, обратно никак рога не пускают.
Петух под окном ходит, поигрывает голосом — тренируется.
«Пора мне домой идти, — подумал Гришка. — Чего мне тут теперь делать?» Пошёл Гришка мимо козла бесстрашно. Козёл задними ногами еле-еле землю достаёт, но норовит Гришку лягнуть. И хрипит:
— Уходишь, да? Уходи. Предатель. Друга бросаешь в беде, меня то есть.