Книжная дама из Беспокойного ручья

Ричардсон Ким Мишель

– Мне пора к пациенту. Еще увидимся, Василек. – Док повернул лошадь, бросив в грязь драгоценный сверток Ангелины.

Испугавшись, я собрала семена, пересыпала их в карман и поспешила в подсобку почтового отделения. Кто-то даже нарисовал на двери новую табличку «Библиотечный центр», хотя люди заходили к нам лишь изредка. Вообще это место было не библиотекой, а хранилищем, коих насчитывалось всего несколько штук по всему западному Кентукки. Здесь, в крохотной комнатушке, трудились конные библиотекари, сортируя литературу, переплетая и выкладывая для курьера книги, которые он разносил по нашим пунктам выдачи.

Наклонившись

над столом, я открыла окно, зазывая залитый солнцем ветер внутрь душного помещения. С улицы эхом доносились звуки громоздких ударов копыт. Я обратила свой взор на повозку, остановившуюся у магазина Компании. Старая телега ломилась под весом ящиков с товарами первой необходимости.

Сзади послышался смех, поэтому пришлось прикрыть окно. Инспекторы обсуждали предстоящие в июне танцы, нервно окидывая глазами входную дверь, боясь встретить непрошеного гостя. Они сортировали пачки журналов, брошюр и газет, а от их бормотания сотрясался пропитанный запахом бумаги воздух и оставался шлейф колкого злорадства.

Я молча распаковывала коробку с книгами, зная, что их веселье зиждется на чьем-то горе.

Кто-то включил церковный радиоприемник, подаренный нам женским клубом из Цинциннати. Пока разогревались лампы, из динамика еле доносился слабый голос диктора, увядающий в беспорядочном потоке слов, бурлящем в нашей комнатке, но постепенно его выступление становилось все четче и четче. Мне нравился радиотеатр Сирс, но помощница инспектора Харриетт Хардин держала приемник только у себя на столе, откуда он с большим трудом из разрешенных ею станций ловил только «ВЛОК», по которой шла «Горная программа». На других каналах известные музыканты играли джаз, но Харриетт называла любителей этой музыки язычниками, поскольку ей не нравились такие песни из-за слишком быстрого темпа и непристойных слов.

Сегодня программу вела девушка. В отличие от людей из наших краев, мне доставляло особое удовольствие ее внятное и красивое произношение, с которым она говорила, не проглатывая ни единого окончания. Я слушала радио при малейшей возможности, стараясь правильно повторять за диктором предложения.

Иногда по дороге к читателям я практиковалась на Юнии. «Мы с миссис Абернети встретимся с вами у семейства Родериков в восемь часов. Они приготовят вкуснейшую жареную утку в изумительном сухом хересе. Лучшего блюда просто не сыскать в этом городе». Порой даже Па приходилось это слушать, но когда ему надоедали мои дурачества, он переходил на ворчание. В такие моменты я начинала путаться, возвращаясь к привычному блеянью, нуканью и словам-паразитам.

Я стала внимательнее прислушиваться к бодрому голосу ведущей, называющей победителя конных скачек, коим оказался жеребец по кличке «Отчаянный авантюрист», произнося про себя каждое ее слово, чтобы запомнить их и повторить в будущем. Новости о кино заставили меня улыбнуться от навеянных воспоминаний о том, как один из моих молодых читателей поехал со своей девушкой на поезде, чтобы посмотреть «Мятеж на Баунти».

Затем по радио объявили, что Г. Л. Дэвис получил Пулитцеровскую премию за свой роман «Мед в роге». Я с удовольствием прочитала вторую часть про поселенцев Орегона, поэтому от восхищения не могла не захлопать в ладоши. Но ощутив на себе осуждающий взгляд Харриетт, тут же вернулась к работе.

Под столом меня ждала куча ржавых номерных знаков, собранных специально для библиотечных целей. Я взяла один из них и согнула край: получилась книжная подставка, которую можно использовать на столе, полках или даже в пункте выдачи.

У конных библиотекарей не было времени на то, чтобы приезжать за книгами в город. И тогда на помощь приходил специальный курьер, обычно почтальон-доброволец, который развозил материал по нашим пунктам сбора, расположенным неподалеку от гор. Например, мне была отведена старая часовенка, заколоченная досками, которая пережила не один ливневый дождь и потоп от выходящей из берегов реки. Внутри стоял подаренный стол и висело несколько приколоченных добровольцами полок, хранивших материал до моего прихода. Однако в те дни, когда мы работали в Центре, нам разрешалось брать книги с собой, чтобы облегчить труд разносчиков.

На улице послышалось ржание Юнии. Я увидела, как Джексон Лаветт выходит из магазина Компании, направляясь к почтовому отделению. С ухмылкой на лице он поднял кверху яблоко и встал у кричащего мула в надежде увидеть меня в окне. В его взгляде читался вопрос.

От смущения я с большим трудом кивнула ему в ответ и опустила ниже поля капора, продолжив сортировать номерные знаки.

Сзади подкралась двадцатипятилетняя Харриетт:

– Джексон, – едва прошептала она себе под нос, вальяжно облокачиваясь на подоконник. – Это же тот самый богач, который ездил на запад строить большую плотину? А он умен. Раз решил вложить свои честно заработанные деньги. Теперь-то он стал крупным землевладельцем, сколотившим состояние на древесине и минералах. М-м-м… – Харриетт причмокнула губами. – Такому умному красавцу нужна не менее умная красавица. – Представив себя рядом с ним, она расправила плечи и постучала по стеклу, чтобы привлечь его внимание. – Осталось всего три недели до Сладких танцев. Интересно, какую девушку он осчастливит?

В первую пятницу июня в Беспокойном ручье устраивали Вечер Сладких танцев, представляющий собой торги для одиноких людей. Сюда могла прийти любая незамужняя девушка при условии, что она испечет пирог. Все желающие собирались в старом продуктовом магазине, который закрыла Компания, как и другие предприятия нашего города. Под звуки скрипки люди отбивали клоггинг или чечетку на полу из древесных опилок в надежде оказаться в постели с понравившимся им человеком. Мужчины принимали участие в аукционе, победитель которого выигрывал вечер танцев с хозяйкой пирога.

Мне запрещалось ступать на порог того дома, где висела табличка «ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ», но люди так часто обсуждали эти танцы, что у меня сложилось впечатление, будто я уже была там. Спустя несколько недель после возвращения на работу Юла и Харриетт под любым предлогом сводили разговор к одной теме: новым вышитым платьям, любимым рецептам, будущим и отсутствующим гостям. Я слушала, выхватывая частями, их беседу и представляла себе эти гуляния, чтобы в тот самый день устроить свой праздник в пустой хижине.

– Я дам ему большой кусок своего персикового пирога, – вздохнула Харриетт в полудреме.

Держа в руках стальную мочалку, я очистила ржавчину с угла номерного знака.

– Зачем вообще Джексон возится с твоим уродцем? – спросила она и, поворачиваясь, случайно задела мое плечо.

От удивления Харриетт разинула рот, быстро отдернув трясущуюся руку, будто стряхивая прицепившуюся букашку.

Она боялась прикасаться к моему телу. Но однажды скрепя сердце целый день учила меня ходить по маршруту только для того, чтобы на следующий оставить в полном одиночестве. – Я всю неделю тренировала этого бестолкового Василька, – слукавила тогда Харриетт, обратившись к Юле Фостер.