Книжная лавка
Шрифт:
— Хочется хоть раз порадовать старушку, — отбивается Данте. — Между прочим, она мечтала, чтобы я стал священником. Можно просто немного подыграть ей, как тогда, с семинарией.
— Ты поступил в семинарию? Как же потом отвертелся?
— Изобразил острую пневмонию. Здание было старое, отовсюду сквозняки, холодно…
— А что будешь делать, если спектакль затянется? Кажется, у нас в стране пневмония основанием для развода не является. Придется пойти на крайние меры и инсценировать собственную смерть.
— Некоторые так делают. Мой двоюродный брат Марти инсценирует автомобильные аварии, чтобы стрясти со страховщиков деньги.
— Данте, ты безнадежен.
— У мамы была трудная жизнь. Отец сбежал с уборщицей, когда мне было семь лет. Мама всем рассказывала, будто он погиб под завалами в угольной шахте.
— Не знал, что в Скарборо есть угольные шахты.
— Мама облачилась в траур и с тех пор на мужчин даже не смотрела. Впрочем, ей, кажется, нравился член нашего городского совета. Он составил план, согласно которому Центр контроля рождаемости должен был переехать в другой район. А зимой он подвозил нас до церкви. Но потом мама узнала, что он наполовину алжирец, и оборвала всякие отношения.
— Как сказал Джон Сейлз, всегда приятно видеть, как над одним предрассудком одерживает победу другой.
— Мама — человек старой закалки. Отец жил всего в двадцати минутах езды от нас, в Ньюмаркете, но для нее он все равно что умер. Бумаги на развод так и не подписала. Сказала, это грех. Они бы, наверное, до нынешнего дня оставались женаты, если бы папа тогда не напился и не влез в вольер к белому медведю в зоопарке.
— И что, медведь его съел?
Данте качает головой:
— Ну, не совсем. Один ботинок остался и рука, у него там шипы засели — как-то на дороге байкера по спине хлопнул. Наверное, медведю не понравилось.
— Брр…
Надеюсь, все это случилось ночью.
— Отца кремировали, а прах прислали маме. Она его высыпала на голову той самой уборщице. Та как раз ужинала с сестрой в ресторане «Трентино». И шипы мама тоже не забыла…
— Шутишь!
— «Хочешь его — получай! — сказала мама. — Вот тебе твое сокровище!» Меня там не было, но люди потом рассказывали.
— Беру свои слова обратно. Женись, мой друг, женись.
— Может, ее в больницу положить? — рассуждает Данте. — Как думаешь, это трудно устроить? Нет, не в сумасшедший дом, а в какое-нибудь милое, уютное учреждение и совсем ненадолго. Пока я из страны не сбегу.
— Еще можно в армию записаться.
— Верно. По крайней мере, там мне выдадут оружие, будет чем защититься. Правда, у меня указательный палец не гнется, курок спустить не смогу. Наверное, признают негодным к службе…
— Даже не знаю, что еще посоветовать. У тебя два пути — или говоришь правду, или продолжаешь долгую бесславную традицию тайных гомосексуалистов в браке для отвода глаз. А что, у Рока Хадсона получалось. Хотя недолго…
Данте стонет:
— Мама хочет, чтобы я записался на курсы для женихов при церкви.
— Ох уж мне эти католики. Неудивительно, что именно вы придумали инквизицию и затормозили научный прогресс на пятьсот лет. Если бы не вы, у нас бы уже были лазерные мечи и летающие машины. Впрочем, у старшеклассниц в ваших школах очень милая форма…
— Слава богу, у меня дочерей нет, иначе я бы тебе сейчас устроил…
— Ничего, такими темпами скоро будут.
Данте берет в руки спортивную газету и делает вид, будто читает заголовки.
— «Лифе» опять проиграли.
— На мыло их!
— Вот именно.
— Тренируешься вести мужской разговор? Чтобы не опозориться перед отцом и братьями суженой?
— У тебя что, дел совсем нет?
— Мое главное дело — помешать дорогому другу Данте разрушить себе жизнь, но он, кажется, принял твердое решение это сделать и сдаваться не намерен. Так что пойду помогу Себастьяну расставить миллион экземпляров нового романа Дэна Брауна…
— Ах да, видел коробки на складе. Как называется?
— «Шифровка Пуччини». Там главный герой — тот самый, которого Том Хэнкс сыграл, чтобы новый остров прикупить, — узнает, что монумент Вашингтона на самом деле копия мужского достоинства Рона Хаббарда, но сайентологи это скрывают, боятся провалить тайную миссию.
— По-моему, ты мне лапшу на уши вешаешь.
— Лучше скажи — «пургу гонишь». Звучит брутальнее.
Встаю и собираюсь уйти, но тут Данте вспоминает еще кое-что:
— Не можешь посоветовать хорошую клининговую компанию?
— Моя неплохая, вот только отказываются убирать в спальне, когда я там голый лежу. Интересно, почему? А в чем дело? Проблемы с Эсмеральдой?
Эсмеральда — миниатюрная женщина средних лет из Кингстона, это столица Ямайки. По ночам, когда запираем магазин и расходимся, она делает уборку. Сколько работаю в «Книжной лавке», всего пару раз ее видел. Эсмеральда всегда читает какую-нибудь книгу, а чтобы ее не купили, прячет в другом отделе. Боится так и не узнать, что случилось дальше. Эсмеральда объясняет свое поведение тем, что денег на книги у нее нет, а из-за проблем с документами в библиотеку записаться не может. Вот и читает в перерывах между протиранием полок и хождением с пылесосом.
Эсмеральда предпочитает любовные романы, у нас их великое множество — выходят с той же периодичностью, что и журналы. Мы делим их на категории по цветам, от «розовых» (тексты абсолютно невинные, даже леди Викторианской эпохи могла бы читать спокойно, не заливаясь стыдливым румянцем) до «багровых» (тут бы даже постоянный читатель журнала «Пентхаус» покраснел). Эсмеральда предпочитает «Черное кружево» — романы, рассчитанные на темнокожих женщин средних лет. Мне это известно потому, что все время натыкаюсь на эти томики в отделе философии. На прошлой неделе обнаружил нечто под интригующим названием «Эбонитовый жезл».
— Эсмеральда говорит, что не может больше здесь работать, — отвечает Данте. — Утверждает, в магазине появились злые духи.
— Что?
— Со склада будто бы доносятся странные звуки. И предметы движутся сами собой.
— Движутся? Она это своими глазами видела?
— Нет. Эсмеральда убирает книги с полки, чтобы ее протереть, а когда возвращается через две минуты, все стоит на своих местах. Вот она и отказывается возвращаться, пока бокор не проведет очистительный ритуал.
— Кто?