Книжник. Сладкая месть
Шрифт:
По-настоящему подходящий момент представился только часа через полтора, когда нервы, тихонько и нудно звеня, были уже, как говорится, на пределе.
Неожиданно послышался странный шум-звон, который всё приближался и приближался. Наконец, повозка остановилась, послышались тревожные и слегка испуганные лошадиные всхрапы. Через некоторое время встречный ветерок принёс и отголоски возбуждённого людского разговора.
«Обоз подошёл к какой-то серьёзной и широкой речке. Вернее, к броду через оную реку», – подытожил услышанное Гарик. – «Недавно, где-то на северо-востоке, прошли сильные грозовые ливни, вот, уровень речной воды и поднялся. Брод стал ненадёжным и опасным…».
После непродолжительного совещания, первая повозка неторопливо въехала в реку, а вторая осталась на берегу – дожидаться завершения смелого эксперимента. Быстрая вода, встречаясь с прибрежными камнями, угрожающе шумела и гудела, повозка размеренно и испуганно покачивалась, её светло-бежевый тент, намокая, начал постепенно менять цвет, темнея прямо на глазах…
Минут через пять-шесть «фургон» медленно выехал-выполз на противоположный пологий берег и, встав наискосок, остановился. Гарик осторожно приподнял голову – двое «кожаных», сидя на облучке повозки, увлечённо и беззаботно обсуждали виды на осенний урожай позднего ячменя.
«Наверное, дожидаются отставших подельников по ремеслу», – предположил внутренний голос и – с генеральскими нотками – скомандовал: – «Пора, братец! Вперёд, за орденами и славой!».
Гарик, одним бесшумным движением перепрыгнув через тела Сизого и Велины, оказался за спинами «Божьих слуг» и резко ударил раскрытыми ладонями – с разных сторон – по их головам. Раздался громкий треск – от соприкоснувшихся шлемов, тела «кожаных», обмякнув, безвольно откинулись на спины.
«Надо их убить! Непременно – убить!», – хищно скалясь, велел жестокосердный внутренний голос. – «Как же иначе, дружок ты мой мягкотелый? В нашей непростой ситуации не стоит – лишний раз – рисковать. Обязательно надо подстраховаться. Обязательно…. Есть, братец, смутные сомнения и серьёзные возражения? Ах, да! Ты же в своей молодой жизни никогда ещё не убивал людей…. Всё когда-то – с философской точки зрения – происходит в первый раз. И с этим ничего не поделаешь, такова она, замороченная жизнь-жестянка…. Давай, убивай уже, морда нерешительная! Нынче нам не до слюнявых сантиментов…».
Гарик, тяжело вздохнув, сложил пальцы особым образом и ударил «орлиным клювом [38] » в жилистую шею Борха – в то место, где виднелась тёмно-голубая, слегка подрагивающая жилка сонной артерии. Через десять секунд, скорбно покачав головой, он повторил смертельный удар – в отношении второго «кожаного».
Сзади раздалось робкое и нерешительное покашливание. Он повернул голову и встретился взглядом с небесно-синими глазами Сивого. Славянин, криво улыбаясь, радостно подмигнул, мол: – «Всё правило, земеля! Так им, бесстыжим оглоедам, и надо. Нечего было наглеть, меры не зная. Твари божественные, дешёвые…».
38
– «Орлиный клюв» – удар из технического арсенала карате-до.
«Скорее всего, он будет молчать», – решил Гарик. – «Зачем Сивому, спрашивается, поднимать тревогу? Он, наверняка, тоже хочет – совместно с молодой и симпатичной жёнушкой – вырваться из плена…. Так, а чём будем убивать других «Божьих слуг»? Может, воспользоваться луком? Или же – славянским мечом? Интересно, а не найдётся ли в хозяйстве дельного ножика?».
Отбросив брезгливость, Гарик пошарил ладонью за голенищем сапога мёртвого Борха, извлёк оттуда массивный короткий нож и одобрительно пробормотал:
– Отличная штука, надёжная. Лезвие тяжёлое, ручка, наоборот, лёгкая. То, что старенький очкастый доктор прописал – для метания…. Так, а что, интересно, отыщется за голенищем у второго покойника? Ага, ещё один дельный кинжал – практически брат-близнец первого….
Крепко сжимая в каждой ладони по лезвию ножа, он ловко соскочил на землю и, пройдя вдоль длинного фургона, осторожно выглянул из-за наполовину промокшего тента. Каурые лошади, запряжённые во вторую повозку, уже преодолели две трети брода.
«Пусть они, суки божественные, выберутся на берег», – посоветовал хладнокровный внутренний голос. – «Не суетись, братец. Надо всё делать солидно и осознанно, то бишь, по-взрослому…».
Но, как известно, железобетонные нервы никогда не являлись отличительной чертой русского национального характера. Когда чёрные массивные копыта каурых лошадок звонко зацокали по прибрежной гальке, Гарик выскочил из-за тента повозки на открытое пространство и метнул – с двух рук, с секундной задержкой – оба ножа.
До «живых мишеней» было метров шесть-семь, расстояние, в общем-то, не самое комфортное. Первый клинок, брошенный правой рукой, послушно попал – куда и планировалось. А именно, вонзился – по самую костяную рукоятку – в толстую шею «Божьего слуги», который тут же, издав утробный вопль, полный ужаса и боли, свалился с облучка повозки на речное мелководье.
Другой же нож («Эх, дурацкая левая рука!», – огорчился искренний внутренний голос), угодил-ткнулся второму «кожаному» в левое плечо. «Служитель Бога» тут же проворно завалился на бок и принялся отчаянно нахлёстывать лошадей длинными вожжами. Повозка резко развернулась и, чуть не перевернувшись, понеслась вдоль пологого берега реки.
– Вот же, незадача, блин славянский! – расстроено сплюнул под ноги Гарик. – Удрал-таки, собака бешеная и живучая. Как бы, морда удачливая, не привёл подмогу…. Теперь, двести процентов из ста, надо ждать скорой погони. Обложат, как беззащитных и наивных зайчиков, мать их. Скорее бы уже – в двадцать первом веке – жара пошла на спад….
С прибрежной отмели раздались болезненные утробные стоны, послышались жалобные причитания.
– Чёрт побери вас всех! – всерьёз огорчился Гарик. – И почему этот хрен с капища до сих пор не помер? Опять, судя по всему, придётся брать грех на душу. Если так и дальше пойдёт, то можно, не заметив того, превратиться в законченного и хронического душегуба. Как говорится: – «Лиха беда – начало…».
Он неторопливо зашёл в бурные речные воды по щиколотку, поместил голову раненого «слуги Сварога» в крепкий борцовский захват и, подражая легендарным голливудским киногероям, резко дёрнул правой рукой. Послышался громкий и противный хруст…
«Тошнит-то как, Господи!», – болезненно скривился непоследовательный внутренний голос. – «Бросай, братец, очередного покойника к порченой и нехорошей маме. Вон же они, подходящие густые кустики. Чеши туда, сейчас поблюём всласть…».
Через пару-тройку минут, полностью освободив желудок от разносолов коварного пасечника, Гарик понемногу пришёл в себя и, отойдя метров на десять-двенадцать вверх по течению реки, тщательно умылся. Вода была в меру холодной и – для разгорячённой кожи – очень приятной.