Книжное дело
Шрифт:
Грозный хмыкнул утвердительно.
— И еще опасаюсь, — нажимал Смирной, — уже некие незнакомцы к библиотеке подбирались, к печатным палатам подкапывались. Вдруг на книги порчу напускают? Упрятать бы их в безлюдное место.
Грозный на все эти слова кивал, но мыслями был где-то в стороне.
— Слышь, Федька, — сказал погодя, — если дурь многолюдная на книжные мысли влияет, живую душу давит, то как же тут править? Как столицу держать?
Федя открыл рот ответить, но Иван выпроводил его думать до вечера.
Вечером беседа продолжалась при свечах. Ужин помнился удачный,
У Феди с собой кроме Артемидора ничего не было, но приказ есть приказ.
Сонник открылся на толковании рыночных беспорядков. Считалось, что базарная толчея снится к добру и торговому процветанию, но Грозный ждал другого, и Федя понес отсебятину.
Он разделил понятия «власть», «государь», «народ», «город», обсудил их отдельно, группами и все вместе. Получилось, что в многолюдстве вокруг власти и государя есть благо, но есть и зло. Сначала народ берет от государя благо и платит ему добром, потом насыщается, переваривает благо в отходы и платит благодетелю злом. Получает зло в отместку.
— Так в чем же истинное благо? — спросил Грозный, заваливаясь на другой бок.
— Истинное благо государя, — «читал» Федя, — в перемене столиц и перемене людей, как благо пахаря — в перемене земли и перемене злака. Все люди — равны перед Богом, тем более, равны перед царем. Бог пребывает со всеми людьми. Государь не может одновременно быть со всеми. Значит, государь должен переменять столицу раз в несколько лет. Или переменять всех людей в столице. Последнее — трудно. Первое — легче. В любом случае, следует не многолюдную столицу ограждать от мира, а государя — от многолюдства. А можно и вовсе обойтись без стольного града.
— Последние слова спиши мне на утро, — промурчал Грозный сквозь сон.
— Какие слова?
— Последние три слова пиши. Три слова. Про беса.
Федя ошалело смотрел на спящего повелителя.
Делать было нечего. Взял перо, лист бумаги, начертал:
«Бес стольнаго града».
Перекрестился в иконы. Вышел, бормоча под нос покаяние в нечаянном прегрешении.
Утром Грозный завтракал в записной компании бояр. Настоящие друзья облизывались за стенкой. Наконец, дверь открыли для прохлады, и царь заговорил через головы вкушающих. Его голос летел в открытую дверь, адресовался кому-то невидимому, и бояре поняли: царь не в себе!
— Спал я в пустыне, и явился мне бес. Велел строить город. Запер меня в каменных стенах, как вора. Но — слышь ты? — слетел с небес Ангел и велел разрушить град беззаконный. Сим я отныне промышляю!
После завтрака едоки разбежались. Никто не остался клянчить и выговаривать.
Пока убирали объедки, Грозный вышел из палаты, подозвал Смирного, шепнул на ухо:
— Буду строить град особенный, великий духом, а не многолюдством. Мой стол — моя столица. А прочие пусть столы по своим домам держат. И библиотеку туда переведем. Посчитай, что надобно, как ее устроить. И печатный двор не забудь!
Глава 34. Три кита нашего государства
Федя держал экзамен перед царем Иваном по теории государственного устройства. Оценок ожидалось две. Первая лежала в сафьяновом кошельке размером с сомовский кулак и тянула на подворье в Белом городе. Вторая выражалась туманной фразой царя Ивана: «Аки вечор». Вечор на Болоте сожгли чернокнижника Синицу, который пропился в кабаке, и в уплату обещал погасить Луну целиком, но пригасил только краешек.
Казнил бы Грозный Федю за неуверенный ответ? Скорее, нет. Просто с некоторых пор Иван пристрастился к философии. А как философствовать без интриги?
Смысл Федькиного доклада был в составлении Большой Книги. После недавних откровений о вреде стольного града Иван решил именно такими, новыми и важными мыслями насытить Большую Книгу. А уж дела приказные, дворцовые, степенные да разрядные напечатать для объема и памяти.
Сегодня Смирной должен был вывалить рассуждения о государственной этике. За собой Иван оставлял главную работу — осмысление Федькиного сумбура, созидание продуктивной идеи.
Смирной построил «рассуждение о пользе государства» на трех китах.
Вот какие странные клички были у этих добрых животных:
1. Продажная душа.
2. Измена.
3. Казнь.
Грозный удивился нелепому набору достоинств, отодвинул призовой кошель в сторону, но слушал с интересом.
— Великое государство может быть только у великого государя, — начал Смирной мимолетной, банальной фразой, — но совершенная сила страны — в соединении душ.
— Человек смертный готовит свою душу к жизни вечной, то есть, главное предназначение души — быть проданной Богу за царство небесное или Сатане — за ласки земные. Поэтому еще при жизни душа человека неоднократно продается во благо и во зло. Страшный Суд как раз и будет взвешивать благую и злую уплаты по всем продажным сделкам.
Иван крякнул, поднял брови и уважительно вернул кошель в центр стола.
— Подвиг государя — купить души своих подданных, составить из них легион. Только такая сила, сила отдавших душу своему государю, способна сломать оковы, мешающие нашему движению.
Федька перевел дух и продолжил выводить тезис о партийном строительстве.
— Что есть благая продажа души? Это когда человек доверяет государю самое дорогое — право решать за него, что есть добро и что есть зло. Таковы воины великих полководцев в великих битвах. Они не рассуждают, не испытывают угрызений совести. Они готовы принять на себя грех повседневных преступлений во имя последующей всеобщей благодати. Такова продажа Авраама. Он соглашался убить сына во благо мира.
«Где ж набрать таких отчаянных», — вздохнул Иван.
— Но и государь тоже закладывает свою душу. Он один знает, во имя чего подданные убивают, жгут, отнимают и казнят. Если цель этих дел единая и благая, — то в конце она перевешивает грехи. Но если нет, то ужас!..
Грозный напрягся.
— Груз грехов ложится не только на бездушных воинов, но и на государя, владеющего их душами. И горе ему!
Тут Грозный не выдержал и велел нести выпивку и закуску «малым обычаем». Это означало пиво, сухое виноградное, вяленую рыбу и копченые ляжки дикой птицы.