Книжное дело
Шрифт:
— Кого? Всех монахов не перехватаешь. Сидят себе на водичке с сухариком, молятся во здравие государя, а ножички запасены отдельно, в тайных местах. Нет, не упредить!
— Давай царю доложим!
— Уже доложено.
— Ну и что он?
— Думает.
У Грозного в эти дни августа 1564 года дума происходила почти непрерывно. Номинальная, боярская Дума заседала, как обычно, с обеда до ужина — с двух часов до шести. Здесь решались в основном вопросы внутренней сытости. А дума негласная, «молодая» работала во все времена дня и ночи.
Никто не мог дать отчетливого совета, никто не знал, что делать дальше. Все чувствовали близость взрыва, каждый был назначен жертвой, но в гибельном спокойствии наблюдал бег времени.
Царь Иван отчаянно метался по дворцу, грубил людям, избегал духовника и бояр.
Однажды он столкнулся в переходе со Смирным и повел его к себе.
Федя видел, что Иван не знает, что спросить. Установилась длинная тишина. Казалось, еще чуть-чуть, и Иван заплачет. Или зарубит Федьку персидской саблей. Вон она — на ковре висит.
— А книга-то собрана, государь, — понес Федя свою излюбленную ерунду. Иван зло и ошеломленно выкатил на него синие глаза.
— Бумаги набралось уже телег на шесть, — как ни в чем не бывало, молол чудак-подьячий, — но это в рукописях, кривым почерком. А в печати после отсева может получиться томов десять-двенадцать полного размера.
Иван упал в кресло, дернул на груди ворот рубашки.
— Ты скажи мне, холоп, есть в твоих книгах средство против Москвы?
Губы Ивана тряслись, и Федя понял, что на «холопа» обижаться не стоит, а слово «Москва» означает опасность вообще, а не любимый наш город с его прекрасными площадями, улицами и храмами.
В этот миг полагалось Смирному почуять смертельную опасность не от всеобщей «москвы», а от конкретного, вот этого царя. И нужно было ему упасть в ножки, завизжать сомовским щенком о милости, о немощи своей, да так и остаться у ног властелина в бедах его и невзгодах.
Но Федька не зря числился у бояр дураком. Он и сейчас смотрел на больного государя открыто, спокойно, дружелюбно. Открывался воспаленному взгляду монарха без внешних проявлений ужаса. Не зря говорят, что сумасшедшие не чувствуют боли.
— Есть у нас средство и против Москвы, и против любой другой напасти.
— Где? Что написано?!
— Обычное дело. Не любят тебя тут, так иди себе дальше. Не мечи бисер перед свиньями. Отряси пыль смрадного места со своих ног. Это — Евангелие. А у греческих мудрецов написано еще проще: нужно столицы переменять. Я же тебе говорил. И ты собирался…
— Что ты говорил? Как мне бежать?!
— Почему бежать? Ты ж не в Литву спасаешься, не в Англию. Тебе вся Русь — дом родной, каждое село — столица. Что б тебе во Владимире или в Новгороде не пожить?
— Еще скажи, в Ростове! — голос Ивана звучал уже не так нервно.
— Нет, Иван Василич, в Ростов не посоветую.
— Ну, спасибо, сударь! — Иван вскочил и поклонился Федьке в пояс, — так куда ж мне, батюшка?
— Ну, хоть в Троицу. Чем не стольный град? Стены белые, купола золотые. Малиновый звон, речка течет, — красота!
— Мелковата столица. И речка мелковата. Какой я там буду царь?
— Величина царя не шириной стола определяется. На верхушке Олимпа земли меньше, чем у села Кукуева, а вон сколько богов помещалось.
Федор сделал серьезное лицо и сказал спокойно, уверенно:
— Это лучший выход, государь. Московскую грязь нам не разгрести, утонем в ней. Лучше отойти в сторонку, да смыть тут все к чертовой бабушке.
Иван задумался. Его лицо больше не было рожей истерика. Сидел себе на троне мудрый, добрый монарх, обдумывал мелкие шуточки к празднику Покрова Богородицы.
Наконец, дума кончилась, Иван глянул на Федю весело и сказал, прощаясь:
— Книги свои готовь на вывоз. Ничего не оставляй.
Федя повернулся идти, когда без стука и доклада вбежали Григорий Скуратов и Алексей Басманов с криками: «Беда, государь! Наши татар побили!».
Случись это полчаса назад, помраченное сознание Ивана могло и не выдержать очевидной глупости. А теперь он засмеялся, огорошил придворных ласковым словом.
— Ну, пожалуй, я вас казнить за дурную весть не буду. Кто «наши» и кто «татары»?
— Татары — они татары и есть. Отряд всадников сабель в триста шел от Казани вдоль Оки и Клязьмы на Суздаль или Владимир. А наши их переняли. Князь Михайла Воротынский как раз собирал по волости новобранцев для Литвы и переехал татарам дорогу. Часть побил, остальные ускакали обратно.
— Так в чем же беда?
— Что не всех татар побили, — серьезно ответил Скуратов.
— Что они посмели подняться, — добавил Басманов.
— Что теперь крестовый народ затаится, — вставил Смирной от двери.
— Ничего, ребята, — успокоил Иван, — не я бил этих татар. И татары эти — неправильные, не ханские. А Воротынского за дурь и самовольство зашлю на Белое озеро. Пусть не ссорит нас с нашим народом.
Глава 38. Книга всея Руси
Не правда ли, благородная затея, — издать одну, большую, главную Книгу великого государства?
Есть же у нас единая песня — гимн? Есть единый походный символ — флаг? Есть всеобщий знак — герб? Есть над нами одна, самодержавная голова?
Но Книга — не главнее ли музыки и картинок? Не мудрее ли самой мудрой головы? Священное Писание, написанное на папирусе и коже, не иллюстрировано, не положено на музыку. По крайней мере — в оригинале. Значит Книга — первичный, коренной предмет просвещения. Именно в ней собираются самые важные, начальные слова любого общества, государства, предприятия.