Кнут и пламя
Шрифт:
– А я и не боюсь, – еле слышно отвечала Виктория. – Я просто хочу тебя до безумия.
Это действительно было так. Она возбуждалась от вида супруга с кнутом так, что у нее ноги подкашивались. Они теперь редко играли в какие-то игры, а кнут он и вовсе не использовал в спальне давным-давно, но тело помнило, между ног сразу становилось горячо и мокро, а тот факт, что на них еще и смотрит человек двести народу, вовсе сводил с ума.
Аяз сглотнул. Сейчас он остро жалел, что задумал совместный танец. Что ему стоило просто сказать речь и подарить какую-нибудь безделушку, сделанную своими руками? Нет же, захотелось покрасоваться перед родней... и особенно перед Вики. Но когда она так смотрит и говорит, о танце думаешь меньше всего. Восемь
Грохнули барабаны. Зрители затаили дыхание. Аяз, чуть согнув колени, отлонился назад, взмахнул кнутом, повернулся... танец начался. На этот раз он был не один – кнут вихрился вокруг девичьей фигурки, то ласкаясь к ней, то взрывая землю вокруг. На самого танцора, его прыжки и прогибы даже и не смотрели. Все ждали от женщины, что она вот-вот вскрикнет, испугается, что на рассеченных кончиком кнута одеяниях покажется кровь. Но женщина взмахнула рукой, будто усмиряя плеть, шагнула вперед и вокруг нее вспыхнула трава. Кнут бьется вокруг нее, пытаясь потушить огонь, местами ему это удается. От шальвар Виктории уже остались одни лохмотья, каким-то чудом почти не обнажающие ноги. Аяз вскидывает руку, плеть обвивает одну из девичьих раскинутых рук, но она резким движением стряхивает его. Тогда он посылает кнут вперед, плотно охватывая талию супруги плетеной кожаной полосой, и с силой бросает женщину на себя. Его рука сжимает ее ягодицу. Виктория смотрит ему в глаза, остро ощущая животом его возбуждение. Она и сама вся горит, ей хочется застонать только от его горячего взгляда, и пламя вокруг нее вспыхивает уже хаотически. На висках Аяза капли пота, губы дрожат, на шее бьется жилка.
– Если я сейчас тебя не возьму, я умру, – бормочет он, прикусывая ее нижнюю губу.
– Возьми меня, – соглашается Виктория, совершенно забывая, что вокруг зрители.
У нее так трясутся ноги, что девушка только и может, что вцепиться руками в его плечи и почти повиснуть на них.
Он все же держит себя в руках чуть лучше, несмотря на то, что перед глазами всё плывёт. Этот бесов кнут рядом с ней ассоциируется только с шальным удовольствием. Аяз подхватывает жену на руки, не слыша, как кричат и свистят в восторге зрители, догадавшиеся, что танец окончен, и несет прочь, неважно куда.
– Всё-таки они сбежали, – бормочет Таман.
Наймирэ со стоном закрыла лицо руками от смущения. Ей неловко от такого буйства страсти, этого акта любви в танце. Ей приходится напоминать себе, что сын давно вырос и уже имеет своих детей. Скосив глаза на Тамана, жадно смотрящего на ее губы, она догадывается, что все гости взбудоражены настолько, что ночью во всем стане будет жарко. Ей остается только завидовать детям, не связанным условностями. Вон Эмире смотрит на своего галлийского мага, не отрываясь, а он целует кончики ее пальцев и шепчет ей что-то такое, отчего щеки девушки покрываются красными пятнами. Они явно не дотерпят до конца пира, как не дотерпели ее старшие дети, исчезнувшие... понятно, зачем.
– Проклятые свадьбы, – бормочет Аяз, ставя Викторию на ноги, чтобы впиться губами в ее рот, и едва оторвавшись, продолжает. – Хоть бы шатер поставили.
– Когда тебя это останавливало, – стонет Виктория, стаскивая с него рубашку и гуляя руками по его спине. – Это всё ты со своим кнутом. Знаешь же, как я на него реагирую.
– Увидят ведь, Вики, – шепчет он, обжигая ее шею поцелуями-укусами, вжимая ее в себя трясущимися руками и непроизвольно толкаясь бедрами в ее живот.
– Реши эту проблему.
Он оглядывается и, заметив спуск к реке, торопливо тянет жену туда. Нога соскальзывает со склона, он теряет равновесие, увлекая в падение и Викторию. Сплестись в объятиях они ухитрились, еще не коснувшись песка. Жадные поцелуи-укусы. Отброшенный в сторону кнут – не до него сейчас. Порванная окончательно одежда. Нетерпеливое рычание и сладкие всхлипы. Никто не ждет прелюдии, оба хотят как можно быстрее стать одним целым. Аяз нетерпеливо разводит колени жены, наваливаясь на нее, подхватывает ее под ягодицы и одним плавным долгим движением входит в ее жаркую глубину. Вики протяжно стонет, не сдерживая голоса, и утыкается губами в его плечо, скуля. Она вся дрожит. Степняк замирает встревожено, тянет ее за волосы, заглядывает ей в лицо и выдыхает. Глаза у Виктории совершенно безумные, губы влажно приоткрыты. Она будто не понимает, что происходит, а сама нетерпеливо подается ему навстречу. Поединок продолжается. Аяз, не в силах больше терпеть, яростно двигает бедрами, вбиваясь, обладая, захватывая ее, даже не замечая, что вновь соскальзывает с берега. Где-то снаружи плещется вода, а изнутри, наконец, выплескивается это темное безумие, и он уже не сдерживает хриплого стона, изливаясь в жаркую пульсирующую плоть.
– Что это было? – охрипшим от криков голосом спрашивает его жена. – Давай, признавайся. Это магия, да? Какой-то обряд? Я тебе чуть там на поле не отдалась.
– Я и сам не знаю, Вики, – шепчет Аяз, поворачиваясь на бок и увлекая ее за собой. – Свадьбы – это такое дело... Тем более, напутствие молодоженам. Да, это старинный обряд. Невеста выбирает ту пару, которую считает самой удачной. А уж пара передает ей свое благословение как умеет. Кто песню споет, кто кувшин, своими руками слепит. А мы вот...
– А мы любовью на глазах у всех занялись, – хихикнула женщина. – Будет у них брак горячим, да.
– Это был танец.
– Ты сам-то в это веришь?
– Я люблю тебя, – выдохнул ей в волосы Аяз, не зная, как еще описать всю ту бурю чувств, которая бушевала в нем.
Она такая же как он. Смелая, горячая, шальная. Она всё ещё готова разделить его безумие. И пусть иногда Виктория бывает капризной или упрямой, по-настоящему она всегда его поддерживает. Настоящая Шабаки. Его Шабаки.
На границе доктора Кимака ждала внушительная кипа корреспонденции. Он уже и не помнил, когда ему доставляли такие большие свертки. От кого бы это могло быть? Аяз в нетерпении стягивал рукавицы, рвал серую бумагу и трясущимися руками доставал из обрывков книгу, на обложке которой было написано всего лишь одно имя, зато какое! Линь Яо. Мужчина раскрыл книгу посередине и вскрикнул от радости. Это была отлично выполненный перевод на славский язык. Труды знаменитого катайского лекаря он искал давно. Беда была в том, что это был не какой-то древний врач, а вполне современный, ныне живущий, причем специализировался Линь Яо на вакцинации и профилактике эпидемий. Достать какие-то его записи было просто невозможно, а уж перевод, да тем более на славский, мог выполнить только один человек - его зять Кьян Ли.
Аяз с трепетом и восторгом прижимал к груди бесценную книгу, едва не прыгая от радости, словно ребенок, получивший давно ожидаемый подарок. Он был совершенно счастлив. А если бы он открыл книгу сначала, то увидел бы приветственное письмо от самого Линь Яо, который просит своего коллегу поделиться с ним мыслями относительно его трудов и выражает надежду на личную встречу. Но он найдет это послание позже, а пока Аяз разворачивал другие бумаги, отчего-то свернутые в тугой рулон и завязанные лентой.