Кнут и пламя
Шрифт:
То, что его жена вдруг оказалась такой понятливой и спокойной, Аяза очень обрадовало. Он чувствовал себя виноватым перед ней за то, что ночевал в больнице. Первые дни он просто злился и не хотел никого видеть. Потом этот старик с опухолью помирал несколько ночей подряд. Он был обречен, знал это, но сильно страдал от боли. Ему не помогала забыться даже сона, которую здесь использовали только в крайних случаях. Аяз умел облегчать чужую боль, поэтому сидел у постели умирающего и позволял ему хоть немного поспать. Большего он сделать не мог. Всегда, когда смерть одерживала над ним победу, молодой врач переносил это
Уже вечером, когда Аяз собрался домой, мечтая нормально выспаться в супружеской кровати с женой под боком, его остановила дочка умершего старика.
– Аяз-тан, – вежливо склонилась девочка, складывая перед собой ладони. – Дозвольте просить вас о милости.
– Что тебе, Силия? – рассеянно спросил степняк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Мне некуда идти. Единственный родной человек покинул меня. Позвольте мне остаться в больнице! – она умоляюще смотрела на него. – Я буду помогать, я умею ухаживать за больными, перевязывать раны, кормить их!
Аяз замер. Просьба Силии была ему по душе. Ловкие руки здесь не помешают, к тому же он лечил не только мужчин, но и женщин, и им было бы спокойнее, если заботиться о них будет девочка. А если ей действительно некуда идти, в больнице она будет в безопасности и, возможно, найдет себе здесь мужа.
– Хорошо, – кивнул он. – Ступай к Власу Демьяновичу, скажи, что я разрешил остаться. Пусть выделит тебе комнату. Завтра решим, сколько тебе будут платить.
И, не слушая слов благодарности, Аяз бежал на конюшню, чтобы, оседлав лошадь, мчаться домой.
Виктория брела по улице, слепо натыкаясь на прохожих. В глазах стояли непролитые слезы, в груди сжималось и ворочалось отчаяние. Кажется, она всегда ждала чего-то подобного. У Аяза были друзья, которые не ограничивались одной женщиной. У его младшего брата уже было две жены. В Степи и мужчины, и женщины относились к этому, как к само собой разумеющемуся. Ее муж любил ее, она это знала, была уверена в его любви. Но что, если ему захотелось чего-то большего? Местные замужние соседки охотно трещали между собой о всяких интимных подробностях своих супружеских жизней – например, о том, что мужчины любят спать с двумя женщинами сразу или, наоборот, с одной женщиной вдвоем. Виктория старалась эти разговоры прерывать, ей претило заглядывать в чужие спальни, но иногда невольно задумывалась, а хотел бы Аяз попробовать двух женщин сразу?
"Возьми себя в руки, – наконец, сказала она себе, в очередной раз чудом избежав столкновения с какой-то женщиной. – Распустила сопли! Ты леди Оберлинг или кто?" Вот только правда заключалась в том, что леди Оберлинг она больше не была. Семь лет она была женой Аяза, и за эти семь лет, казалось, совершенно привыкла жить по местным обычаям, привыкла молчать, когда разговаривают мужчины, привыкла крикливо торговаться на рынке за пучок укропа, привыкла готовить, мыть посуду, стирать его одежду и няньчить детей. А ведь когда-то она помогала самому хану в его работе и мечтала открыть свою кофейню. Разве не сама она потерялась в Аязе? Разве есть его вина, что она стала лишь его тенью? Если он и увлекся молодой хорошенькой девочкой, то не от того ли, что жена стала ему скучна?
Виктория пришла домой и огляделась. В кухонной раковине громоздились горы посуды, из которых уже кое-где выглядывала плесень. На полу у плиты липкое черное пятно – пару дней назад она пролила тесто и не убрала. Потолок закоптился, на занавесках отпечатки детских ручек, деревянный заяц с шарнирными лапами отчего-то валяется на ларе с овощами. В уборную даже заглядывать не стоит: там накопилась гора стирки. Пока детей нет – стоило бы, наконец, помыть полы и окна, но девушка наливала себе холодного ягодного взвара и устало опускалась на стул.
Ей вдруг представилась леди Милослава, неодобрительно качающая головой – этим летом они с отцом не приехали. У близнецов выпускные экзамены на право работать в ловчей службе. Если бы она увидела, что здесь происходит, то точно пришла бы в ужас.
– Какого беса? – внезапно спросила вслух Виктория. – Кому всё это нужно? Ради чего я заставляю себя делать то, что мне вообще не нравится?
– Наконец-то догадалась! – раздался скрипучий голос из дверей. – Сколько раз я говорила тебе нанять служанку? Ладно бы ты нищая была – а денег у тебя столько, что вовек не потратить.
Старая Айша была единственным человеком, которому позволялось заходить в дом без стука. Виктория любила ее как частицу родного дома. Айша качала ее на коленях в детстве, а потом качала обоих ее детей. Родни у старой степнячки не было, жила она одна и зарабатывала на жизнь тем, что гадала желающим на картах, рунах или птичьих косточках.
– Рассказывай, что случилось, – скомандовала Айша, тяжело опускаясь на стул.
– У Аяза другая женщина, – прямо ответила Виктория, не в силах придумать какую-то ложь. – Я назвала его уродом, и он... а он...
Слезы, наконец, хлынули ручьем.
– А он решил проверить, по прежнему ли нравится женщинам? – даже не пыталась ее утешить старуха. – Да брось. Он ведь не мог подумать... хотя... Он был таким красивым мальчиком. Самым красивым из всех сыновей Наймирэ. Остальные-то в отца пошли. Ему тринадцать было, а на него даже девушки постарше заглядывались. Ты знаешь, как его соблазняли эти курицы? – Айша весело закудахтала. – А он и рад был. Мало что красавец, так еще и первый сын Тамана! Ты не представляешь, какой тут вой стоял, когда он тебя привез! А уж когда все поняли, что ты его Шабаки, немало девичьих сердец разбилось.
Виктория стиснула зубы. Слушать о похождениях мужа было неприятно.
– А ведь недавно Ильхана... ты знаешь Ильхану? Она хотела быть его второй женой, все бегала за ним как собачонка... Ильхана ему в лицо сказала, что мужчину с такими шрамами едва бы вытерпела в постели. Дескать, теперь-то у нее муж красивый.
– А Аяз что сказал? – прищурилась Виктория, действительно, припоминая, что одну из болтливых соседок так и звали.
Сейчас ей хотелось взять глупую бабу за волосы и пару раз приложить об стену. Ну погоди, забежишь ты поболтать вечерком, Ильхана. Даже страшно, что Виктория с тобой сделает.