Кнут и пламя
Шрифт:
Уже вечером, уложив дочку спать, Вики внимательно посмотрела на нее и назидательно сказала:
– Запомни, моя радость: это – в первую очередь, мой мужчина. Я его первая нашла. Ты вырастешь и упорхнешь из дома, а я останусь.
Ей давно уже казалось, что муж любит ее меньше, чем ребенка, и это было обидно. Он, прибегая из больницы, хватал Лили на руки, забывая даже поцеловать супругу. Зато у дочери он целовал даже пяточки. Вики понимала, что ревность к ребенку – самое глупое, что можно придумать, но всё равно ревновала.
Грустно улыбнувшись, девушка поправила одеяльце
– Так значит, я, в первую очередь, твой мужчина? – жарко прошептал ей в ухо Аяз, скользя ладонями по ее бокам. – Ты что же, ревнуешь?
– Немного, – призналась Вики, запрокидывая голову и подставляя нежную шею под горячие поцелуи. – Это всё полнолуние. Я становлюсь нервной.
– Я знаю, как это лечить, – пробормотал степняк. – Пойдем в спальню.
Но вопреки своим словам, не давал ей даже сдвинуться с места, наоборот, приподнимая ее ногу, закидывая себе на бедро и плотнее вжимаясь в ее тело. Девушка обвивала руками его шею и ловила губы. Она уже вся горела, забывая обо всем. Как ей нравилось, что в любви он становится властным и неуступчивым! Она млела и таяла от одного только его строгого взгляда.
Вот и сейчас он, тяжело дыша, подхватывал ее под ягодицы, заставляя закинуть и вторую ногу на талию, просто повиснуть на нем, опираясь лишь спиной на стену и цепляясь за его плечи. Вики всегда поражало, что при небольшом росте Аяз был очень сильным, легко таская ее на руках. И пальцы, мнущие ее зад, были просто железными. Никакой галлийский оборотень не смог бы одолеть его в схватке.
– Возьми меня, – шептала она ему в лицо, не желая больше терпеть, но он качал головой, только дразнясь и толкаясь бедрами.
– Нет, еще рано, – отвечал он, покусывая ее шею и пытаясь снять с нее шальвары. – Я хочу, чтобы ты умоляла.
– Я могу встать на колени, – выдохнула Виктория. – И попросить по-своему.
– Я тоже могу, – отвечал Аяз. – Но сейчас хочу так.
Вики жалобно застонала ему в ухо, ритмично двигая тазом.
– Пожалуйста, – заскулила она. – Я так хочу тебя!
– Расскажи мне, чего ты хочешь, – мурлыкнул степняк, которого стоны жены заставляли жмуриться. В этом было свое непередаваемое удовольствие, что она, такая гордячка, была вся его, хотела только его, принадлежала только ему. Всё же сегодняшнее происшествие здорово его взбесило, хоть он и не подавал вида.
Он не знал, что с ним было бы, если бы в жизни Вики был другой мужчина, если бы он был для нее не единственным. Он бы убил любого, на кого она взглянет с женским интересом.
– Я хочу, чтобы ты стащил с меня шальвары, – лихорадочно шептала Вики. – И вошел в меня, сейчас, немедленно. И двигался, и целовал меня, пока я не увижу звезды. А потом еще раз и еще, и всю жизнь. Ну пожалуйста!
Разве можно было ей отказать? Он впивался губами в ее шею – плевать, следы подлечит потом – цеплял пальцами ткань шальвар и рвал ее в нетерпении и загонял член одним ловким движением в ее истекающее соком лоно. Он едва успел зажать ей рот ладонью – не хватало только ребенка в такой момент разбудить. Необходимость соблюдать тишину заводила еще больше. Он медленно и почти лениво скользил внутри нее, сам задыхаясь от нетерпения и сдерживаясь изо всех сил. Она же тянула его за влажные волосы, мотала головой, пытаясь избавиться от его ладони на губах, и оттого неумолимо съезжала вниз по стене. Одной рукой удерживать ее на весу было невозможно, и Аяз все же подхватил ее под бедра и сделал несколько шагов влево и вперед.
В маленьких домах есть большое преимущество: до спальни далеко идти не надо. Теперь он осторожно, не позволяя их телам разъединиться, опускал ее на подушки и, снова зажимая ее рот, начинал неторопливо двигаться, выходя почти полностью, а потом одним резким движением проникал внутрь. Удовольствие быстро замутило его разум, и вот он уже забыл, что хотел не торопиться, хотел довести жену до исступления, раздразнить ее, наказать за то, что всякие галлийцы хватают ее за руки на улице, но, видимо, раздразнил сам себя. Небольшую комнату наполняют звуки тяжелого дыхания и влажные шлепки тел друг об друга.
– Ты моя и только моя, – сдавленно рычит жене в ухо Аяз, изливаясь.
– Это ты мой, – шепчет обессиленно Виктория.
– Если этот галлийский хрен еще раз дотронется до тебя, я выпорю его кнутом, – предупредил муж, сгребая ее в охапку.
– Я почти так ему и сказала, – согласилась девушка, поудобнее устраиваясь на его груди. – Ох уж эти родственники...
Аяз сдал Стефу Даромиру и вернулся в номер. Ему очень хотелось посмотреть в глаза супруге, которая умудрилась напиться и наболтать своей подруге таких глупостей, от которых у него сердце колотилось где-то в горле, а в дурацких узких штанах на франкский манер было тесно.
– В твоих же интересах заснуть, любимая, - пробормотал он, стоя перед дверью.
– Потому что я за себя не ручаюсь.
Он решительно приоткрыл дверь. Виктория сидела на постели, выпрямив спину и скрестив ноги, пальцами расчесывая свои пышную шевелюру. Аяз мог только беспомощно выдохнуть. Жена знала, не могла не знать, как он любит ее волосы, с каким наслаждением он наматывает их на руку, заставляя ее запрокидывать голову, как прячет лицо в них, когда вспоминает, что степной мужчина даже в любви суров и молчалив и не должен издавать никаких звуков, а тем более, упаси богиня, стонов. Знала, и оттого распускала вот так волосы, когда была в особенно задорном настроении, да только они не в шатре и не в собственной спальне, а в гостинице, где стены довольно тонкие, а еще она не слишком трезвая.