Княгиня Монако
Шрифт:
— Это так, — заметил маршал, — моя дочь истинная героиня.
— Итак, сударь, теперь вы сможете передать госпоже де Монтеспан и королю то, что вы слышали; вы можете успокоить их относительно спасения моей души и сообщить им, что я сумею умереть достойно, когда настанет срок. Отныне ваша совесть придворного и отца должна быть спокойна. — Вы шутите, сударыня.
— Я вовсе не шучу; уверяю вас, я говорю очень серьезно. Вы скоро уедете, не так ли? Давайте же попрощаемся прямо сейчас, чтобы больше к этому не возвращаться, и пусть это закончится сегодня. Я вам желаю быть счастливее меня. Желаю вам провести остаток своих дней, продолжая исповедовать вашу философию и пребывать, как обычно, в хорошем расположении духа. Словом, я желаю вам всего, что вы можете
Фагон уже ушел, когда я прощалась с отцом, и, таким образом, мы были одни.
— Ваша кончина достойна зависти, дочь моя, и, главное, достойна вашей молодости: вы никогда ни в чем себе не отказывали, вы хорошо пожили, ведя роскошный образ жизни среди всяких удовольствий и любовников. Стало быть, ваша жизнь была полной, и судьбе нечего вам предложить, кроме разве что старости, а это унылая компаньонка. Кому же, как не вам, сказать: «Опустите занавес, фарс окончен».
Таков мой досточтимый отец: он иронизирует у моего смертного одра, провожая меня в последний путь язвительной насмешкой. Маршал хотел меня поцеловать, прежде чем уйти.
— О нет, сударь! — воскликнула я. — Избавьте себя от этих трудов, нельзя целовать подобную образину. Мы и без того расстаемся добрыми друзьями.
Господин де Грамон удалился, приложив к глазам носовой платок, чтобы скрыть, что в них нет ни единой слезинки.
Все кончено! Я его больше не увижу… Подумать только, ведь это мой родной отец!
XXII
Я завершу эти мемуары, по крайней мере напишу то, что я обещала себе, ибо у меня нет времени рассказать обо всем, а затем призову Бурдалу, и с мирскими делами будет покончено. Я постараюсь обратить свои помыслы к Богу. Мне жаль, что я не сделала этого раньше, мне прискорбно возвращаться к Господу в моем нынешнем состоянии — я преподношу ему жалкий подарок. Конечно, Господь в высшей степени добр, но предлагать ему подобную развалину, негодное человеческое существо с остатками былых страстей означает проявление неуважения к нему. Моя нынешняя стойкость могла бы удивить меня, если бы я не знала, насколько велика моя гордость. Только гордость поддерживает и направляет меня, она дает мне силу, которой я могла бы лишиться из-за человеческого малодушия. Я умру достойно, хотя и жила дурно, я уйду со сцены как сильная и уверенная в себе женщина, и не желаю, чтобы кто-нибудь сыграл мою роль лучше меня, когда меня здесь уже не будет.
Я остановилась на том, что г-жа де Шатийон начала принимать участие в делах Мадам; это продолжалось недолго, так как Вард испугался и отстранил ее. Монтале, отправленная в Фонтевро по приказу Месье, предавалась отчаянию и писала Маликорну, а также его другу Корбинелли жалобные письма; оба хранили принадлежавшие ей пресловутые шкатулки и решили пустить их в ход, чтобы добиться облегчения ее участи. Итак, все эти люди начали суетиться и торговаться из-за хранящихся в этих шкатулках писем. Даже мой отец вмешался в это дело, но Мали-корн готов был отдать их лишь на разумных началах, а
Вард, близкий друг Корбинелли, попытался заполучить через него эти письма, рассчитывая извлечь из них выгоду.
Маркиз хвастался предпринятыми им усилиями перед Мадам, в то же время пользуясь этим как предлогом, чтобы испросить у нее тайное свидание. Их встреча состоялась в Шайо благодаря аббатисе Лафайет, бывшей любовнице Людовика XIII, которая очень благоволила к Мадам (в детстве принцесса бывала в ее монастыре). Мадам встречалась с Вардом наедине не только там, но и у г-жи де Шатийон, ставшей г-жой фон Мекленбург, и я уверена, что она отдала ему то, чего мой брат так и не получил. Принцесса сама призналась мне незадолго до своей кончины, что она любила Варда с подлинной страстью и ни в чем не могла ему отказать.
Между тем этот негодяй постоянно предавал Мадам и изменял ей с кем попало. Он настолько вошел к ней в доверие, что она показывала ему
Между тем король отбыл в Лотарингию; он принял моего брата необычайно любезно, в кругу своих приближенных, заставил его рассказать всю историю, связанную с Мадам, и поклясться, что тот больше не будет с ней встречаться. В качестве доказательства мой брат принялся ухаживать за г-жой де Грансе, той самой, что стала теперь любовницей Месье (она уже и в Лотарингии выставляла себя владычицей его сердца). Мадам узнала об этом; с помощью Варда она написала графу весьма язвительное письмо и запретила ему впредь произносить ее имя. В связи с этим после взятия Марсаля Гиш прикинулся убитым горем; он отправился сражаться в Польшу и проявил там недюжинную доблесть. Граф погиб бы там, если бы не большой медальон с портретом Мадам, отразивший пулю. Этот портрет окутали романтическим ореолом; чтобы быть точной, я добавлю, что брат показывал его всем подряд и что венгры, поляки и турки считали его любовником г-жи Генриетты, чего не было и в помине, по крайней мере в ту пору. Позже… возможно, но я так не думаю.
Итак, Вард устранил Гиша и Марсильяка; он решил также устранить фавориток короля и использовать одних, чтобы погубить других. Госпожа фон Мекленбург сопротивлялась дольше других, но г-жа д'Арманьяк и г-жа де Монтеспан быстро сдали свои позиции. Маркиз заставил действовать Месье, которого он держал в руках; короля упросили не вмешиваться в это дело, и принцесса осталась в одиночестве. Я бы никогда не закончила, если бы стала рассказывать обо всех хитросплетениях этих интриг: то была настоящая паутина, в которой запуталась Мадам и концы которой Вард держал в своих руках. Любовники тайно встречались каждый день. Госпожа фон Мекленбург продолжала оказывать им услуги и принимать их, как раньше, хотя принцесса уже не относилась к ней с прежним расположением. Мадам была без ума от Варда.
Что творилось в голове этого человека? Я так и не смогла это объяснить, но бесспорно одно: несмотря на то что Вард был очарован г-жой Генриеттой и любим самой прелестной принцессой в мире, смертельно рисковавшей ради этой любви, ему пришло в голову снова влюбиться в г-жу Суасонскую с ее длинным носом, и он увлекся ею настолько, что Мадам не могла этого не заметить.
Вард не приходил больше на свидания и постепенно начал избегать любовных отношений, не избегая, однако, признаний, ибо он желал все знать, и уделяя принцессе ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы не порывать с ней окончательно. Он вел себя при этом столь неосмотрительно и бестактно, что его уловки стали очевидны; все начали подозревать Варда в коварстве и остерегаться его.
У Мадам была одна слабость: она писала слишком много писем, она сочиняла их дюжинами и ничего в них не скрывала. Вард показывал королю те ее послания, где речь шла только о делах — таким образом он выдавал общие секреты, доставляя всем большие неприятности.
Однажды вечером Мадам была официально приглашена на ужин у королевы-матери (она никогда не ходила к ней без приглашения); дело было в Фонтенбло, и, прежде чем туда отправиться, принцесса зашла в покои г-жи фон Мекленбург, где ее должен был ожидать Вард. Мадам была усыпана украшениями из гагата, которые удивительно подходили к ее волосам и прекрасному цвету ее лица. Она была очень весела и вошла туда, чуть ли не напевая. Вард, в самом деле, был там, но, в отличие от Мадам, выглядел унылым и мрачным. Принцесса спросила его, что случилось.