Княгиня Монако
Шрифт:
— Да уж, — печально промолвила г-жа Суасонская, — клетку запирают, после того как птички упорхнули.
Мадам вышла с безудержным хохотом, смутившим влюбленных, но смеялась она принужденно, Вард вызвался было проводить принцессу, но она ему этого не позволила: он должен был оставаться в западне и слушать жалобы графини — так оно и случилось. Она столь искусно расспрашивала маркиза, что он себя выдал. Последовали крики и жалобы — они растрогали Варда и окончательно сбили его с толку. Он признался во всем.
Госпожа Суасонская чуть не упала в обморок и попросила позвать Мадам, заявив, что она умирает. Мадам поспешила
— Сударыня, маркиз изменял мне с вами; но знайте: он вас не любит и никогда не любил, он все время предавал и чернил вас в глазах короля, выдавая ему все ваши, а также мои секреты, — и это вы называете любовью?
Видя, как это воспринимает графиня, и узнав, как обошелся с ней Вард, Мадам тоже не стала его щадить; обе дамы принялись выкладывать все, что у них было на сердце, и рассказывать, как каждую из них обманывали; они узнали, что этот обман превосходил всякое воображение. Графиня вскричала в порыве отчаяния:
— Я не желаю его больше видеть! Это чудовище! Уверяю вас, что она снова встретилась с маркизом, и он повел себя так, что она отказалась от своих слов.
В ту самую пору мой брат возвратился из Польши. Месье позволил Гишу вернуться ко двору, но потребовал, чтобы он не показывался в тех местах, где бывала Мадам. Самое время это было сделать, после того как он позволил жене броситься в объятия Варда.
Граф де Гиш на глазах у всех разыгрывал роль несчастного влюбленного, но наедине с Бюсси, Маликорном, дю Людом и прочими придворными негодяями вел себя без стеснения. Все говорили ему, что Мадам любит Варда, он не хотел этого признавать из гордости, но, вполне возможно, опасался этого.
Между тем его соперник (я имею в виду Варда), желавший оправдаться перед другом и не ссориться с ним, рассказал ему обо всем таким образом, что у того возникли сомнения в достоверности очевидного, и он уже не знал, следует ли ему прибегать к мести. Все стали вмешиваться в это дело, и в первую очередь г-жа фон Мекленбург; соперников помирили по приказу Мадам, запретившей им драться на дуэли; однако Гиш не считал себя удовлетворенным, в то время как Вард разыгрывал трагедию, бился головой о стену и, казалось, был готов умереть от горя.
Принцессе удалось сохранить расположение короля невзирая на козни Варда, превзошедшего самого себя в вероломстве. Мадам и мой брат ухитрились встретиться на бале-маскараде, где Месье сам свел их, не узнав графа. Эта встреча была очень трогательной. Мой брат выказал необычайный пыл, а принцесса, отказывавшаяся и от писем графа, и от свиданий с ним у моей тетки графини де Грамон, выслушала его как нельзя более охотно, так как она была сердита на Варда, говорившего о ней всякие гнусности; сначала она заставила засадить маркиза в Бастилию, а затем отправить провинившегося в его губернаторство.
Графиня Суасонская, лишившись любовника по воле Мадам, пришла в бешенство и отыгралась на графе де Гише: графиня обвинила его в том, что он отдал Дюнкерк англичанам, не говоря уж о пресловутом испанском письме, ответственность за которое она подло и неумело возложила на моего брата. К счастью, король, гневавшийся на графа де Гиша и рассыпавшийся в любезностях перед графиней Суасонской, не смог противостоять натиску Мадам. Не сдержав негодования, принцесса возмутилась и заявила королю,
Король обещал это. Принцесса подробно рассказала об интриге с испанским письмом, и это привело его величество в неописуемую ярость. Он сдержал свое слово, согласившись изгнать г-жу Суасонскую и отправить Варда в ссылку. Графиня вскоре вернулась, а маркиз по-прежнему находится в изгнании и, видимо, задержится там надолго. Мы поговорим о нем позже.
Мой брат остался бы с нами несмотря ни на что, если бы маршал от страха не заставил его уехать в Голландию. Гиш и я, все так же находившаяся при дворе, умоляли отца оставить его в Париже, но он нас не послушал. Мой брат из-за этого заболел; он хотел, чтобы я устроила ему встречу с Мадам, но я заявила, что не стану участвовать в этих интригах ни на одной стороне. Тогда граф сам нашел выход из положения, и я помогла ему, чтобы он никого не погубил, хотя и подозревала о том, что он задумал. Он заказал себе такую же ливрею, как у слуг Лавальер, и осмелился говорить с Мадам несколько раз, когда ее несли в портшезе в Лувр. В день своего отъезда Гиш, как обычно, не преминул облачиться в свой маскарадный костюм и оказался у нас на пути. Я была наедине с Мадам; узнав брата, я сказала ей:
— Сударыня, этот бедный юноша уезжает, неужели вы ничего ему не скажете?
— Я скажу, что весьма сожалею о нем и что если бы его досточтимый отец соблаговолил мне поверить, то графа не постигла бы эта беда.
— Сударыня, — сказал Гиш, — я скоро умру, меня трясет лихорадка — наверное, я от нее не оправлюсь.
— Все это глупости, вы поправитесь, и очень быстро, вскоре от вашей лихорадки не останется и следа.
— Сударыня, я уезжаю навеки, будучи уверенным, что вы меня больше не любите, что Вард вытеснил меня из вашего сердца, если я вообще занимал в нем какое-то место; именно это больше всего приводит меня в отчаяние.
— Нет, нет, сударь, больше всего вас приводит в отчаяние то, что вы больше не увидите госпожу де Грансе, которая прибежала вас проводить, а обо мне вы уже забыли.
Итак, Мадам кокетничала, а граф умничал в своем духе; они рисковали, что их застанут врасплох, и не предполагали, что расстаются навсегда, — настолько все было непринужденно. Это была их последняя встреча, ибо им не суждено было больше увидеться. Они беседовали так с четверть часа; в конце концов я испугалась не на шутку и заявила, что ухожу. Прощаясь с принцессой, мой бедный брат лишился чувств и упал на лестничном марше; поскольку в это мгновение кто-то проходил мимо, нам пришлось уйти, оставив графа в таком состоянии.
Чтобы быть правдивой и досказать историю до конца, я прибавлю следующее: в тот же вечер мой брат остановился в одном небольшом селении, где его ожидали Маликорн, Маникан, Поменар и кто-то еще; они устроили там дикую оргию, и Гиш сам рассказывал о своих страданиях и обмороке, смеясь от всей души. Он издевался над собой и передразнивал меня и Мадам, чтобы позабавить своих дружков, вторивших его смеху. Мадам узнала об этом и все мне рассказала; она негодовала лишь из-за своего уязвленного самолюбия. Я попыталась оправдать брата, и принцесса сказала мне в ответ: