Княгиня Монако

Дюма-отец Александр

— В качестве соперницы! Скажите лучше: в качестве жертвы — я выместил на Лавальер свою досаду, ибо Мадам терзала мне сердце.

— Сердце?

— Да, сердце, до самого основания. Я люблю Мадам, слышите? Я люблю ее и, даже если король прикажет меня сослать или заточить в Бастилию, я все равно ей скажу, что я ее люблю.

— О! Что касается этого, — отвечала я, невольно улыбаясь, — по-моему, никто не помешает вам сделать это сейчас. Кроватные занавеси пришли в движение, давая знать, что меня поняли.

VI

Образ мыслей и характер моего брата были подвержены внезапным переменам,

из-за чего он казался непонятным или непредсказуемым. Гиш никогда не лгал, он говорил правду, но его взгляды порой делали крутой поворот, что почти всегда являлось полной неожиданностью. В ту пору мой брат обожал Мадам, он обожал ее, потому что терял Лавальер и был охвачен жаждой мести; он хотел, чтобы эта месть была яркой и блестящей и чтобы она в первую очередь была направлена против короля, — столь безрассудный замысел не пугал Гиша. Король отнимал у него фрейлину; в качестве мести граф стремился завладеть принцессой, невесткой государя, той, чья любовь не была настолько сильной, чтобы ради него можно было бросить вызов общественному мнению. Я, постигшая душу брата, это понимала; что касается г-жи Генриетты, то она видела лишь светлую сторону происходящего. Мадам тоже жаждала мести, ей хотелось, чтобы король заметил, что она, как и он, не тратит время на слезы, и ее утешителем стал граф де Гиш — король всех сердец, подобно тому как Людовик — король Франции.

Я считала, что мы втроем оказались в необычном положении, и надеялась растянуть его подольше; внезапно появилась Блондо; на этот раз она вошла через парадную дверь и сказала с растерянным видом:

— Госпожа, пришел Месье!

Его королевское высочество иногда заходил ко мне в неурочный час, но, казалось, его взгляды на этот счет изменились, и я не ожидала его увидеть, так как он не показывался здесь уже по меньшей мере три недели. Этот внезапный визит нисколько меня не смутил, хотя подобная случайность казалась странной; неторопливо повернувшись к графу де Гишу, я спросила:

— Вы желаете с ним встречаться?

— Нет, конечно, нет; однако я не могу уйти просто так, у меня еще есть что вам сказать.

— В таком случае, пройдите в мою гардеробную комнату, брат мой, и сидите тихо: принц пробудет у меня недолго. Впустите его королевское высочество, — прибавила я, как только Гиш затаился.

Принц был выведен из терпения: я никогда не позволяла ему приходить ко мне так поздно без предварительного предупреждения. Он почти оттолкнул Блондо, когда она доложила о нем, и весьма нелюбезно осведомился:

— Что за человек был здесь, госпожа герцогиня, кого вы спрятали, узнав о моем приходе?

— Сударь, это был мой брат.

— Гиш здесь, в такое время! Что ему было от вас нужно?

— А что нужно от меня вашему королевскому высочеству?

— Черт побери! Во-первых, я хочу поговорить с вами о Мадам, а затем о вас… Он приходил за тем же?

— Именно так.

— А-а! Зачем же он тогда ушел?

— Он опасался показаться бестактным.

— Что за ребячество!.. Госпожа де Валантинуа, я очень доволен Мадам, — продолжал принц, удобно усаживаясь.

— В самом деле, сударь?

— Очень доволен, повторяю, но боюсь, что она мне все испортит.

— Я ничего не понимаю.

— Разумеется. Мадам показала всем, что король для нее не более, чем мой брат; она доставила удовольствие королеве-матери и отчасти

явила свое желание мне угодить. Я решил, что все в порядке, но теперь король увивается за ее фрейлинами: вчера за мадемуазель де Понс, сегодня за Лавальер; можно подумать, что Мадам ему их уступила, чтобы его удержать, и я не понимаю, что мне дает эта перемена.

— Что же может сделать Мадам? Разве король не имеет права на все?

— Когда Мадам хочет, она прекрасно знает, как с ним говорить, равно как и со мной; пусть она заявит королю, что не намерена терпеть у себя этот позор и готова выставить всех этих девиц за дверь, после чего ему придется заниматься любовными делами в другом месте. Я поняла, в чем суть дела.

— Месье, — заметила я, — вы не сами до такого додумались.

— Нет, не я, а королева-мать.

— Я так и полагала; это отнюдь не похоже на ваш привычный образ мыслей. Вы не можете желать, чтобы Мадам поссорилась с королем и утратила его доверие одновременно с вашим. Все это — мне жаль вам это говорить, — все это придумано для того, чтобы помешать королю посещать Мадам, чтобы он больше не находил удовольствия в ее обществе и чтобы она стала занимать при дворе такое же положение, как госпожа принцесса, либо какое-нибудь иное такого же уровня. Средства стали другими, но цель осталась прежней. Месье ничего не ответил и поднялся.

— Что вам сказал граф де Гиш? — спросил он.

— То самое, что я сию минуту имела честь повторить вашему королевскому высочеству.

— Госпожа де Валантинуа, можете ли вы поклясться, что Мадам хранит мне верность?

— Если бы я вам в этом поклялась, сударь, вы напрасно бы мне поверили, ибо, знай я обратное, я бы все равно поклялась, что вы не обмануты. Мадам — самая очаровательная, как и самая порядочная принцесса на свете, однако, однако…

— Что однако?..

Я знала, что три человека слушают меня затаив дыхание, с неистово бьющимся сердцем; я умышленно сделала паузу, заставив их ждать моего ответа.

— Однако… сударь, не вы ли являетесь виновником мнимых ошибок Мадам?.. Вы не воздаете ей должное, вы…

— Я все время о ней забочусь.

— Да, мучая ее.

— Разве я виноват, что она мне совсем не нравится?

— В таком случае, разве она виновата, что вы тоже отнюдь ей не по нраву?

— Я считаю ее холодной и властной кокеткой. Я нахожу ее худой, смуглой и во всех отношениях сухой.

— Мадам, возможно, считает вас, простите, сударь, она, возможно, считает вас… самодовольным… жеманным… изнеженным… Возможно, ей не нравится, что мужчина использует столько помады, благовоний и всяческих духов.

— А вы, герцогиня, каким вы меня находите?

— Сударь…

— Я вам вовсе не противен, мне это известно, но раз Мадам относится ко мне так дурно, если верить вашим словам, я был бы счастлив узнать, разделяют ли другие ее мнение; мои друзья отнюдь так не думают — и ваш брат, и прочие; при этом ваш брат отнюдь не льстец.

— Месье знает, насколько я рада тому, что он соблаговолил почтить меня своим вниманием.

Я склонила голову, изображая то, что мой отец называл «парадным поклоном», а на самом деле скрывая свое желание рассмеяться. Принц продолжал нести всякий вздор и в течение получаса говорил глупость за глупостью, нелепость за нелепостью, таким образом давая жене право презирать его не только на словах.