Княгиня Ольга
Шрифт:
В истории стран Центральной и Восточной Европы периода христианизации известно немало случаев, когда противостояние между старой и новой верами проходило внутри одной семьи, одного княжеского рода. Нередко случалось и так, что представитель старшего поколения принимал новое христианское учение, в то время как младший держался веры предков, — подобно тому, как это произошло на Руси при Ольге и Святославе. Обычно такие столкновения заканчивались кровавой развязкой, убийством одного или нескольких князей — отца, сына или родных братьев. На Руси сценарий оказался иным. Столкновение между матерью и сыном, при том, что мать обладала реальной властью, а сын на эту власть претендовал, — случай, конечно, исключительный. Столкновение это закончилось поражением Ольги, однако кровопролития удалось избежать — во всяком случае, никаких намеков на это в источниках нет. Да и позднее кровавых стычек на религиозной почве между членами княжеской семьи Русь не знала, в отличие от соседних стран. Удалось избежать нам и масштабных антихристианских восстаний, выходящих за рамки одного города или одной волости, — подобно тому, как это было в Чехии, Польше, Венгрии или Норвегии. С самого начала христианство утверждалось на Руси относительно мирно, и в этом,
Стоит отметить еще одно важное обстоятельство. Языческая реакция, очевидно, наступившая в Киеве в начале 960-х годов, была направлена не столько против христиан и христианства в целом, сколько конкретно против немецких проповедников. Слова Владимира: «Отцы наши не приняли сего» — имели в виду именно немцев, посланцев папы и немецкого императора, но не вообще христиан. Годом позже, принимая крещение от греков, те же бояре и «старцы» будут напоминать Владимиру о его бабке, но уже в ином ключе, представляя ее крещение в Царьграде как заслуживающий подражания пример высшей мудрости: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его баба твоя Ольга, которая была мудрейшей среди всех людей» {283} . Так Ольга, пригласившая немецких проповедников в Киев, окажется противопоставлена той же Ольге, но принимающей крещение в Царьграде.
Христиане останутся в Киеве и после языческого переворота Святослава. Правда, упоминания о них в источниках редки. Но примечательно, что все эти упоминания имеют в виду христиан греческой веры. Таков пресвитер самой Ольги, который будет хоронить ее в Киеве в 969 году; таковы и варяги-христиане, отец и сын, убитые язычниками в 983 году [199] . В то же время языческий переворот не пройдет бесследно для киевских христиан, и части из них, кажется, придется покинуть страну. Христиане-руссы греческого обряда за пределами Руси упомянуты под 967 годом в грамоте римского папы Иоанна XIII (965—972) чешскому князю Болеславу II (967—999). Давая свое согласие на открытие Пражской епископии, папа особо отмечал, что для этого дела следует выбирать «не человека, принадлежавшего к обряду или секте болгарского или русскогонарода или славянского языка», но «наиболее угодного всей церкви священника, особенно сведущего в латинском языке» {284} . [200] Если эта грамота подлинная (в чем, правда, есть сомнения), то очевидно, что папа имел в виду тех русских христиан, которые обосновались в Чехии или поблизости от чешских земель в результате произошедших в Киеве драматических событий. Как видим, наряду с болгарами, они пользовались высоким авторитетом в славянском мире, почему и были способны претендовать на занятие епископской кафедры. И все же папа счел их явно не подходящими для такой роли — несомненно, в силу того, что они, как и упомянутые тут же болгары, придерживались греческих обычаев. В то же время эти русские христиане, очевидно, готовы были признать над собой главенство римского престола, войти в существующие структуры Римской церкви — собственно, точно так же, как поступили за сто лет до них святые Кирилл и Мефодий. В этом смысле их вполне можно назвать продолжателями церковно-политической линии княгини Ольги.
199
В отдельных списках «Повести временных лет» (Ипатьевском, Хлебниковском) и Новгородской Первой летописи младшего извода имеются указания на то, что Ольга «в тайне» держала при себе пресвитера, равно как и варяги-христиане «в тайне» сохраняли христианскую веру (НПЛ. С. 120, 130; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 69.). Однако Лаврентьевский и Радзивиловский списки «Повести временных лет» этих уточнений не знают, и, следовательно, их можно расценивать как поздние добавления редакторов летописного текста.
200
Это известие повторяет и Саксонский анналист (Свердлов М.Б.Латиноязычные источники… Середина XII — середина XIII в. С. 222). Впрочем, в историографии утвердилось мнение, согласно которому грамота папы Иоанна XIII представляет собой фальсификат второй половины XI в. (Там же. С. 231—232).
Следует признать, что русской княгине так и не удалось сделать решительный выбор между Константинополем и Римом. Христианский мир стоял перед нею «организованным в две империи — западную и восточную, — писал по этому поводу выдающийся знаток древней Руси Александр Евгеньевич Пресняков. — Обе половины когда-то единой Римской империи несли в себе дух ее универсализма, лишь углубленного и усиленного связью империи со вселенской христианской церковью, еще не расколотой формально тоже на две части. Каждая из этих империй была, однако, особым миром своеобразной культуры. Русь могла примкнуть к любому из них», но вопрос так и остался не решенным при Ольге, «быть может, потому, что сама-то Русь была еще недостаточно готова к какому-либо его решению» {285} .
Этот выбор, как и решение главной задачи — Крещение Руси, — выпадут на долю Ольгиного внука Владимира. И спустя четверть века тот во многом повторит путь своей бабки. Так же, как и Ольга, Владимир будет выбирать между Западом и Византией, так же выслушает проповедников-латинян, явившихся в его страну, и так же примет крещение от византийских священников — только не в Константинополе, а у себя дома, в Киеве, или же, по летописной версии, в греческой Корсуни, захваченной им у греков. Владимиру удастся добиться того, чего так и не смогла добиться Ольга, — учреждения самостоятельной Киевской митрополии, подчиненной непосредственно константинопольскому патриарху. Христианство будет по существу завоевано им, станет своего рода трофеем, добытым в войне с греками,
Глава седьмая.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
В последние десять лет жизни Ольга почти не упоминается в источниках, вновь как будто бы растворяясь в тумане забвения и тишины. После рассказа о ее крещении и спорах с сыном летопись вновь вспоминает о ней лишь под 968/69 годом, незадолго до ее смерти, в рассказе об осаде Киева печенегами. К этому времени княгиня пребывала здесь вместе с внуками, сыновьями Святослава, еще детьми: «И затворилась Ольга во граде с внуками своими, Ярополком, Олегом и Владимиром, в граде Киеве…» {287} Что ж, с определенного возраста забота о внуках — главное предназначение любой женщины. Собственно, в русскую историю княгиня Ольга и вошла прежде всего как бабка:«баба Володимерова» — таков наиболее распространенный эпитет, сопровождающий ее имя в русских источниках.
Воспитание внуков и хозяйственные дела — это всё или почти всё, что осталось ей после того, как Святослав взял в свои руки бразды правления государством. Занятый почти исключительно войной, он по-прежнему не слишком интересовался внутренней жизнью своей страны и даже собственным княжеским хозяйством. Князь-воин, привыкший обходиться в походе самым необходимым, спать на сырой земле и есть пищу, испеченную на углях, он и прежде не был частым гостем ни в княжеских покоях матери, ни даже в собственном дворце. Киев явно тяготил его, и надо полагать, что он гораздо лучше чувствовал себя в обстановке военного лагеря, среди походных шатров, бряцания оружия и воинственных кликов соратников. «Не любо мне в Киеве быть», — признавался он матери и киевским боярам.
Сохранилось описание внешности Святослава, принадлежащее византийскому историку Льву Диакону. Святослав выглядит как прирожденный воин, напоминая своим видом позднейших запорожских казаков: «Умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные… В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой» {288} .
Это описание было сделано во время встречи Святослава с императором Иоанном Цимисхием на Дунае по завершении большой русско-византийской войны. Святослав сидел в ладье вместе с другими воинами-гребцами. Он и греб наравне с прочими, «ничем не отличаясь от них». В сражении же, лихой схватке Святослав был первым; он неудержимо бросался в бой, не боясь встретиться в единоборстве с сильнейшим из своих врагов. Легко, «аки пардус» (то есть словно гепард, барс), ходил он в походах, с готовностью отдаваясь войне, и его знаменитое «Хочу на вы идти!» должно было приводить в трепет любого из его соседей, ближних и дальних. «Таковы же и все прочие его воины были», — свидетельствует киевский летописец, автор восторженной похвалы князю {289} .
Летопись называет трех сыновей Святослава — старшего Ярополка, Олега и Владимира. Это были дети от разных матерей. О матери Ярополка и Олега (если, конечно, они были единоутробными братьями), мы ничего не знаем [201] . Известно лишь, что ее статус значительно превосходил статус матери Владимира: она была «водимой», то есть законной, женой князя. Владимир же родился от рабыни, ключницы Ольги, почему и получил обидное прозвище «робичич», то есть сын «робы». Необычность его происхождения заключалась даже не в том, что его мать не была свободной женщиной (превращение «робы» в случае рождения сына в законную, наделенную всеми правами жену было в те времена, по-видимому, в порядке вещей), а в том, что Малуша принадлежала не самому князю, а его матери. Мы уже знаем, что связь сына с ключницей стала причиной жестокого гнева Ольги, которая выслала Малушу в Будутину весь. Здесь Владимир и появился на свет. Но к 969 году он пребывал уже в Киеве и воспитывался вместе со своими единокровными братьями при дворе бабки.
201
По Иоакимовской летописи, женой Святослава была венгерская принцесса (Татищев.Т. 1. С. 111). Венгры действительно были союзниками Святослава в войне с греками. Однако данные Иоакимовской летописи — источника позднего и совершенно легендарного — доверия не вызывают.