Князь Арнаут
Шрифт:
Сведения об их приближении к Инабу заставили Нур ед-Дина отступить. Он собирался подождать возвращения своих всадников, отправившихся по просьбе Онура в совместную с дамаскцами экспедицию против Бертрана Тулузского.
Князь, разумеется, не знал всех тонкостей, однако понимал, что замок спасён лишь на время и успокаиваться рано, поскольку угроза осталась. Пользуясь тем, что неприятель далеко, Раймунд решил разместить часть пехоты в крепости, чтобы усилить её гарнизон. Али ибн Вафа советовал князю не делать этого, однако всё же последовал за ним со своими конниками. Двадцать восьмого июня, спустя всего несколько дней после того, как Ренольд Шатийонский, вынашивавший столь же смелые, сколь и безрассудные планы относительно рейда в Ла Шамелль, увидел с горы шатры неверных, князь Антиохийский велел разбить лагерь между Инабом и болотом Хаб в лощинке, где протекала речка,
Отсутствие у франков разведки, а также склонности анализировать опыт побед и поражений предшественников сделали своё дело, Раймунд повторил всё те же ошибки, которые совершил в своё время Рутгер. Разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что галл, получив поутру донесение о том, что окружён (оно так же, как и для Рутгера, явилось для него полной неожиданностью), не отправился охотиться, как ветреный лангобард. Может быть, просто потому, что охотиться ему было негде, поскольку шесть тысяч конников Нур ед-Дина перекрыли все пути из лагеря франков и их союзников. Словом, Раймунд и вождь ассасинов ещё до всякой битвы фактически оказались в котле [53] .
53
Дело тут не в глупости или какой-то особенной беспечности латинян. Это как раз тот случай, когда давало себя знать различие взгляда на стратегию ведения войны на Западе и Востоке. Подход франков в XII веке предполагал, как это ни смешно звучит в веке XX, честную схватку, в этом случае побеждал тот, кто оказывался сильнее, храбрее, самоотверженнее.
Это как раз то, что в нашем понимании соответствует понятию рыцарского поведения. Хотя, оговоримся всё же, что те рыцари, кавалларии, кабальеро или шевалье, о которых идёт речь в этом повествовании, были обычными конниками, не мывшимися порой месяцами и вынужденными спать иной раз чуть ли не на голой земле. Они мало походили на надушенных и расфуфыренных в пух и прах кавалеров, салонных рыцарей, дамских угодников, розовых воздыхателей и рифмоплётов, чей образ, надо думать, всплывает в сознании некоторых дамочек, когда они произносят своё: «Ну где же мужчины? Где настоящие рыцари?!» Так вот же они, милые барышни, вот ваши рыцари, Раймунд де Пуатье и Ренольд де Шатийон типичные представители этого вида самцов homo sapiens. Бароны-грабители. Замечательные ребята! Ах как порой бывает! Сколько всего «произросло» из римской «кобылы», ведь слово «Caballus» в переводе с латинского означает просто лошадь!
Так или иначе, получается, что для Запада главная прелесть войны заключалась в самой войне, Востоку же требовалась победа любой ценой. Для этого годилось всё: и шпионаж, и хитрость, и предательство. Норманны Вильгельма Норманнского и Гвискара потому и побеждали, что всего лишь два-три поколения отделяли их от дикарей викингов, сохранивших в своей Скандинавии, как в некоем заповеднике-психологию сынов Азии, из которой они вышли. Как, впрочем, и все прочие европейские народы.
Поскольку они знали, что им пощады не будет, у них остался один-единственный выход — пробиваться. Шанс выйти из окружения выглядел вполне реальным, несмотря даже на неудобство позиции, занимаемой франками и исмаилитами. Чтобы прорвать кольцо неприятеля, им требовалось хотя бы несколько стадий [54] ровного поля, чтобы рыцарская конница смогла набрать достаточную скорость. Неприятность состояла в том, что разгоняться им приходилось, поднимаясь по не слишком отлогому склону холма.
54
В данном случае под стадием понимается расстояние в сотню туазов (см. сноску №16), то есть около 1/8 мили.
Однако, принимая реальность такой, какой она была, Раймунд построил своих рыцарей — решили, что они будут как бы головой тарана. В сопровождении маленькой свиты, состоявшей из священника, оруженосцев и трёх самых важных баронов (в число которых входил и коннетабль Рутгер де Монтибус, и Ренольд де Марэ, владелец самой северной территории княжества), князь выехал вперёд и, стараясь перекричать начавший усиливаться ветер, обратился к войску с короткой речью.
— Мои друзья! — начал он. — Я не говорю: мои вассалы, мои рыцари, мои солдаты, я говорю именно мои
Князь сделал паузу и посмотрел на жавшихся к коням оруженосцев, грумов (далеко не все они имели лошадей) и пеших воинов. Слова его из-за ветра, дувшего в лицо солдатам, разносились далеко и были прекрасно слышны даже тем, кто стоял в глубине строя.
— Мы или прорвёмся, или погибнем. Потому что язычники не хотят победить нас, они хотят нас уничтожить, чтобы голыми руками взять наш город, разграбить наши дома, надругаться над нашими жёнами, увести в плен дочерей и зарезать сыновей. Многие из вас не раз бывали со мной в деле, — он невесело усмехнулся. — И то, что мы с вами снова вместе, внушает мне надежду. Если Господь проявит к нам милость и поможет нам победить, мы, с его попущения, ещё увидимся и ещё повоюем! А теперь давайте помолимся.
С этими словами князь спрыгнул с коня, воткнул в землю меч и, встав на колени, прочёл молитву. Все рыцари и пехотинцы повторили его действия, и, когда он закончил, всадники вслед за ним вскочили в сёдла. Священник благословил дружину, и теперь все приготовились победить или умереть.
— Deus le volt! [55] — воскликнул Раймунд и добавил: — Трубите в рога!
Поднялся невообразимый гвалт.
— Deus le volt! Deus le volt! Deus le volt! — вопили пехотинцы, словно соревнуясь с рыцарскими трубами, стараясь перекричать их рёв. — Deus le volt! — разносился по равнине клич прославленных крестоносцев Первого похода.
55
Так хочет Бог! (средн. лат.) Излюбленный клич крестоносцев.
— Шлем, — приказал Жюлю Раймунд, когда они вернулись в строй. Оруженосец ничего не услышал, но прекрасно понял, что имел в виду господин, и в точности исполнил распоряжение.
Князь поднял руку, и шум мгновенно стих. В наступившей вдруг тишине стали вдруг явственно слышны показавшиеся Особенно зловещими всхлипывания и стоны ветра. Небо потемнело, стало свинцово-чёрным. Впрочем, Раймунд, когда на голове у него оказался толстый металлический «горшок», этого уже не слышал, да и почти ничего не видел. Он раздражённо поморщился и, не поворачивая головы, протянул руку в кольчужной рукавице, в которой немедленно почувствовал копейное древко.
Оруженосец не зевал, он платил своему господину за милость и благорасположение, за то, что тот отметил и приблизил к себе больше всех прочих не кого-нибудь, а его, всеми презираемого мальчишку-сироту. Если бы Раймунду вдруг вздумалось дать юноше прозвище, сколько бы ни думал, не нашёл бы князь лучшего, чем «Верный».
Предводитель качнул копьём и, опирая его тыльный конец на правую шпору, тронул поводья, сжимая твёрдыми шенкелями бока жеребца.
— Вперёд, — произнёс Раймунд. — Пошли.
И хотя никто не слышал его команды, всё войско медленно двинулось вперёд, шаг за шагом набирая скорость, к поджидавшим на вершине холма туркам. Всё быстрее и быстрее. Вот уже державшиеся за стремена господских коней оруженосцы, грумы и пешие воины перестали чувствовать под собой ноги, вот они начали отставать.
Рыцари набрали нужную скорость за три-четыре десятка туазов до противника. Турки натянули луки, и на наступавших франков обрушились тучи стрел. Кто-то, прервав бег и сделав по инерции несколько неверных шагов, растянулся на сухой каменистой почве, закончив свой земной путь, кто-то упал с коня, лишившись надежды сохранить свободу. Впрочем, последних оказалось не так уж много (атаку, как обычно, возглавляли рыцари в наиболее дорогих, а значит, и крепких доспехах), хотя становившийся всё более сильным ветер помогал мусульманам не только тем, что позволял стрелам лететь дальше и быстрее, но и тем, что сдерживал скорость атакующих.
Пора!
Раймунд опустил копьё, нацеливая его на язычников, и все три сотни всадников, издав дикий гортанный крик, сделали то же самое. Мусульмане, как частенько случалось, не стали дожидаться неминуемой гибели под копытами лавины дестриеров и, осыпав рыцарей новыми тучами стрел, начали спешно поворачивать коней. И всё же не все турки успели как следует разогнаться, некоторые замешкались и оказались добычей острых жал длинных копий тяжёлой франкской конницы, сминавшей, давившей, разившей, уничтожавшей всё на своём пути.